Кладбище для безумцев. Рэй Брэдбери

молчанье…

      Пустыня мертвая… И небеса над ней…[77]

      Когда я закончил, Рой проехал молча еще два-три длинных и мрачных жилых квартала.

      – Поворачивай назад, поехали домой, – сказал я.

      – Почему?

      – После этого стихотворения кажется, что киностудия и кладбище – единое целое. У тебя когда-нибудь был такой стеклянный шар: встряхнешь его и внутри поднимаются снежные вихри? Вот так у меня вертится сейчас все внутри.

      – Фигня, – отозвался Рой.

      Я взглянул на его великолепный орлиный профиль, рассекавший ночной воздух. Рой был полон того оптимизма, которым, пожалуй, обладают лишь настоящие мастера, уверенные, что способны сотворить мир именно таким, каким они хотят его видеть, несмотря ни на что.

      Я вспомнил, что, когда нам обоим было по тринадцать лет, Кинг-Конг сорвался с Эмпайр-стейт-билдинг и упал прямо на нас. Поднявшись на ноги, мы больше не были прежними. Мы сказали друг другу, что либо однажды напишем и вдохнем жизнь в столь же великое, могучее и прекрасное чудовище, как Кинг-Конг, либо просто умрем.

      – Чудовище, – прошептал Рой. – Мы пришли.

      И мы подкатили к «Браун-дерби», ресторану с коричневым котелком вместо крыши, не столь гигантским, как у ресторана на бульваре Уилшир, в пяти милях отсюда, на другом конце города: тот котелок был таким огромным, что пришелся бы впору самому Господу на Пасху или какой-нибудь киношной шишке в пятничный вечер. О том, что это далеко не простой ресторан, говорили только 999 рисованных шаржей, которыми были увешаны все стены внутри. Снаружи то было ничем не примечательное здание в псевдоиспанском стиле. Мы отважно переступили порог этого безликого места и оказались перед 999 портретами.

      При виде нас метрдотель «Браун-дерби» приподнял левую бровь. В прошлом страстный собачник, теперь он любил только кошек. От нас странно пахло.

      – У вас, конечно, нет договоренности? – вяло заметил он.

      – Недоговоренности? По поводу этого заведения? – переспросил Рой. – Сколько угодно!

      От таких слов у метрдотеля на затылке шерсть встала дыбом, но все же он нас пропустил.

      Ресторан был почти безлюден. За несколькими столиками сидели люди, доедая десерт и допивая коньяк. Кое-где официанты уже начали перестилать скатерти и раскладывать приборы.

      Впереди послышался смех, и мы увидели трех женщин, стоящих возле столика: они наклонились к мужчине, который, по-видимому, пересчитывал купюры, чтобы оплатить счет за вечер. Молодые женщины смеялись и обещали, пока он расплачивается, ждать на улице и рассматривать витрины, после чего, в облаке духов, промчались мимо нас с Роем. Мы же стояли словно вкопанные и удивленно таращились на человека в кабинке за столиком.

      Это был Станислав Грок.

      – Боже мой! – воскликнул Рой. – Это вы?

      – Я?!

      Вечное пламя Грока внезапно погасло.

      – Что вы здесь делаете? – воскликнул он.

      – Нас пригласили.

      – Мы тут кое-кого искали, – сказал я.

      – А нашли меня и здо́рово расстроились, – заметил Грок.

      Рой, страдавший достопамятным синдромом Зигфрида, незаметно попятился

77

Стихотворение Дж. Китса «Озимандия» цитируется в переводе К. Бальмонта.