Кладбище для безумцев. Рэй Брэдбери

[70], и увезли меня домой, в келью на задворках студии. Там меня держали как Иоанна Крестителя под страхом лишиться обеих моих буйных головок, пока не будет отснята еще одна, последняя рыбешка в Галилее и еще одно чудесное путешествие на Голгофу. Только преклонный возраст и сломанный перец остановили меня. Я был сослан в третью лигу. Что само по себе здо́рово, мне страшно хотелось попасть куда-нибудь в третью лигу. Там не было большего бабника, чем заблудшая душа, которую вы видите перед собой. Я был недостоин играть Христа, а в это время в тысячах кинотеатров по всей стране я спасал души и вожделел сладенького. Много лет я умерял свои страдания, топя их не в плоти, а в вине. Мне повезло, что Фриц подштукатурил меня для нового фильма: тонны грима – неплохо для общих планов. Вот так. Глава такая-то, стих такой-то. Изображение медленно гаснет.

      Раздались аплодисменты. Весь стол хлопал в ладоши и кричал «браво!».

      Закрыв глаза, Христос покачал головой вправо-влево.

      – Ничего себе история, – пробормотал я.

      – Не верь ни единому слову, – сказал Христос.

      Овации смолкли. Вошел кто-то еще.

      На другом конце стола появился Док Филипс.

      – Господи, – произнес Иисус сильным и чистым голосом. – А вот и Иуда!

      Но, даже услышав это, доктор и ухом не повел.

      Он помедлил, с отвращением оглядывая зал, боясь неожиданной встречи. Доктор был похож на тех ящериц, что попадаются иногда на опушке девственного леса: они вращают глазами, ужасно пугливы, принюхиваются, пробуют воздух своими чуткими лапками, мелко подергивают хвостом, со всех сторон ожидают смертельной опасности и не питают никаких надежд – лишь нервно подергиваются, готовые в любой момент сорваться с места, шоркнуть, сбежать. Его пристальный взгляд нашел Роя и отчего-то остановился на нем. Рой выпрямился на стуле, застыл и слабо улыбнулся в ответ.

      «Господи, – подумал я, – кто-то видел, как Рой убегает с коробкой. Кто-то…»

      – Не желаете ли прочесть молитву перед едой? – закричал Фриц. – Молитву хирурга: Боже, избави нас от докторов!

      Док Филипс метнул в сторону молниеносный взгляд, словно его щеки коснулась какая-то мелкая мушка. Рой снова откинулся на спинку стула.

      Приход Дока был неожиданностью. Где-то там, за дверьми столовой, под палящим полуденным солнцем Мэнни и еще несколько блох так и подпрыгивали от гнева и обиды. И доктор пришел сюда, то ли подальше от этого кошмара, то ли в поисках подозреваемых, – что именно его привело, я не знал.

      Но вот он здесь, Док Филипс, знаменитый целитель, работавший на всех студиях от появления первых камер с крутящейся ручкой до прихода звукового кино с его визгами и воплями и, наконец, до нынешнего дня, когда земля содрогнулась. Если Грок – это вечно веселый шут, то Док Филипс – мрачный целитель, излечивающий любое самолюбие, зловещая тень на стене, убийственный взгляд с последнего ряда на предпросмотрах, ставящий диагноз слабым фильмам. Вроде тех футбольных тренеров, которые наблюдают с края поля за своей победоносной командой, ни разу не удостаивая игроков даже малейшим намеком