Кладбище для безумцев. Рэй Брэдбери

сквозь нее, и совсем не глядя в блокнот, Рой сделал набросок страшного видения, кошмара, кровоточащей плоти – разрушенной и обезнадеженной.

      Рой, подобно Гюставу Доре[79] задолго до него, обладал той же точностью пальцев, которые двигались, бегали, оставляя чернильный след, рисуя набросок, ему достаточно было одним взглядом окинуть лондонскую толпу, и, словно из открывшегося крана, из опрокинутого стакана, сквозь воронку памяти, из-под его пальцев струей выхлестывали образы, брызгали с карандаша, и каждый глаз, каждая ноздря, каждый рот, каждая щека, каждое лицо оказывались четкими и законченными, будто отпечатанные. Через десять секунд рука Роя, точно паук, брошенный в кипяток, плясала и лихорадочно сновала, судорожно набрасывая воспоминания. Мгновение назад блокнот был пуст. И вот уже чудовище – не все, но бо́льшая его часть – оказалось там!

      – Черт! – прошептал Рой и отшвырнул карандаш.

      Я посмотрел на ширму с восточным орнаментом, затем на набросок.

      То, что я увидел, смахивало на полупозитивный-полунегативный снимок промелькнувшего перед нашими глазами страшилища.

      Теперь, когда чудовище скрылось из виду и метрдотель за ширмой принимал заказ, я не мог оторвать взгляда от рисунка Роя.

      – Почти все, – прошептал Рой. – Но не совсем. Поиски закончены, юнга.

      – Нет.

      – Да.

      Я отчего-то вскочил.

      – Спокойной ночи.

      – Ты куда? – опешил Рой.

      – Домой.

      – Ну и как ты думаешь добираться? Час трястись в автобусе? Сядь.

      Рука Роя бегала по блокноту.

      – Перестань, – сказал я.

      Это было все равно что выстрелить ему в лицо.

      – И это после стольких недель ожидания? К черту! Что это с тобой?

      – Я выхожу из игры.

      – Я тоже. Думаешь, мне все это нравится? – Он задумался над своими словами. – Ладно, пусть мне будет плохо, но сперва я разберусь с этим.

      Он сделал рисунок еще кошмарнее, выделяя самые страшные черты.

      – Ну как?

      – Вот теперь мне действительно страшно.

      – Думаешь, он выскочит из-за ширмы и схватит тебя?

      – Точно!

      – Садись и ешь свой салат. Знаешь, как говорит Хичкок: когда главный художник закончил с декорациями, фильм состоялся. Наш фильм состоялся. Это – его завершение. Дело в шляпе.

      – Но отчего мне так стыдно? – Я тяжело опустился обратно на стул и не мог уже смотреть в Роев блокнот.

      – Потому что ты не он, а он не ты. Благодари Бога и цени каждое проявление Его милости. Что, если я порву все это и мы уйдем? Сколько еще месяцев нам понадобится, чтобы найти что-то столь же печальное и страшное?

      Я с трудом проглотил комок в горле.

      – Вечность.

      – То-то. Другого такого вечера не будет. Так что сиди спокойно, ешь и жди.

      – Я подожду, но спокойно сидеть не смогу, и мне будет очень грустно.

      Рой посмотрел на меня в упор.

      – Видишь

79

Гюстав Доре (Gustave Doré) (1832–1883), полное имя Поль Гюстав Доре, – французский гравер, иллюстратор и живописец. Его называют величайшим иллюстратором XIX века. После того как в 1869 году в Лондоне состоялась выставка его работ, у английского издателя Блэнчарда Джероллда возникает идея создать многосторонний образ Лондона и уместить его в одном издании. Он подписывает контракт с Доре, и в 1872 году выходит книга «Лондон: странствие» (London: A Pilgrimage), куда вошли 180 иллюстраций французского художника.