Михалыч (сборник). Александр Блик

что у неё симпатия к твоему папе!

      – К папе? В каком смысле?

      Она заулыбалась, опустила ресницы и зашатала своим коричневым хвостиком.

      – В таком же, как и у тебя ко мне!

      – Нет у меня никакой симпатии!

      – Нет? А кто мне, когда дежурит в столовой, полный компот чернослива накладывает?

      – Я и себе полный груш накладываю!

      Целые груши и чернослив в компоте были редко. В основном, яблоки несладкие.

      – А кто всегда от мяча отпрыгивает, когда я пенальти пробиваю?

      Она свистнула в четыре пальца:

      – Прошу в ворота, сэр!

      Через год я заметил, что постепенно дневная учительница перестала приводить меня в пример и трогать за голову. А вечерняя перед сном, если находила под моей кроватью фуражку с хлебом из столовой, перестала добавлять туда печенье из своего кармана…

      И как-то в воскресенье папа спросил:

      – И что, как там твоя симпатия? Как Олечка?

      – Нет у меня никакой симпатии! Чего это ты вдруг?

      – Я не вдруг. Олечкина мама такая интересная!.. Так что держи марку.

      – И ты держи!

      Мы держали…

      Лагерная пыль

      Папа предложил мне в лагерь. Прошлым летом я уже был, и под конец смены мне даже понравилось. Папа говорил:

      – А чего тут шляться? Двор пустой. Танечка к бабушке завтра уедет. Борька тебе надоел, сам говорил. Езжай, Михалыч!

      – Езжай, Михалыч! – поддержал дядя Жора. – Я тебе кукурузы с собой наварю.

      Мы сидели на кухне втроем и ели кукурузу. Брали из ведра на печке. Только они еще и самогон пили. И были без маек.

      А этот лагерь оказался совсем не похож на прошлогодний. Вся территория – пыль с песком, чахлые кустики и деревца. На единственном травяном холме – флагшток для линеек и построений. Семь выгоревших армейских палаток. Столовая, кухня, вожатская и четыре пионерских. Даже забор – простая железная проволока на железных столбиках. И море вдалеке. Вниз по глине минут пять хода.

      На открытии директор сказал:

      – Все будет в следующем году. А пока так. Лагерь хоть и суровый, но для мальчиков полезный.

      Таки да. Здесь были только мальчики. А весь персонал, кроме директора, девочки. То есть, женщины. После линейки все разошлись. А я уселся под флагштоком. Стал смотреть на море. И начал ждать конца смены в этом суровом лагере.

      Потом обошел все столбики с проволокой и сел на лавочку у ворот.

      Ворота, как и почти всё здесь, были из железа. Видно, художник их делал. Много железных букв, больших и маленьких, сваренных между собой. «Миру – мир!», «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!», «Стой, заглуши мотор!». И вверху «Пионерлагерь «Ветерок». Ветер и пыль здесь не стихали, это да.

      Еще было много двуногих железных стендов с пионерами-героями, спасением на водах, распорядками и расписаниями. Родительский день – воскресенье. Я вспомнил Борьку, кукурузу, Танечку. И стало грустно.

      Но бабушка приезжала через день. Я пролезал под проволоку,