Михалыч (сборник). Александр Блик

себя необычно. В левой руке несла портфель. А правая, зажатая в кулак и прямая, была отставлена вниз и назад. Она шла и говорила через плечо:

      – Потерпи, потерпи, Симка, скоро придем.

      Я поддержал:

      – Дочку в школу ведешь?

      – Михалыч, не видишь, я вверх говорю? Это моя теперь лошадь.

      – А-а-а, вижу, – я чуть не забыл имя магазинной лошади. Симка.

      Я понарошку дал Симке сахар и пошел с другой стороны.

      Возле школы Танечка велела лошади попастись и не скучать до конца уроков. И так каждый день.

      Бабушка сказала сходить за молоком, дала бидон и деньги. На запертой двери Симкиного магазина была записка «Переучет. Ревизия». И я вспомнил, что мне надо к Борьке по делу… Мы с Борькой стояли у него дома на балконе и смотрели вниз. Там Танечка пришла из музыкалки и, как обычно, привязывала лошадь к дереву. Борька сказал:

      – Клевая у Таньки лошадь! Вот вырасту – и женюсь на ней.

      Я не стал шутить насчет того, на ком он женится. На Танечке или на лошади. И серьёзно возразил:

      – А с чего это ты взял, что она согласится? Может, она на мне женится?

      – Михалыч, а ты сможешь прокормить и её, и лошадь, и детей? Вот ты кем станешь? Ты говорил – танкистом. А танкисты сколько получают? Нисколько! Они забесплатно воюют. А я – шахтёром! Шахтёры получают больше всех в Советском Союзе. Лошадь будет моя!

      – Хоть ты, Борька, старше, мы одинакового роста. А пока ты расти будешь, лошадь до неба вырастет – никакой шахтер не прокормит!

      Мы стали бороться. А мой алюминиевый бидон упал вниз с грохотом. Лошадь испугалась. А мы боролись дальше. Вдруг я увидел внизу папу, поднимающего бидон. Слез с Борьки и побежал домой. Наши квартиры напротив. Только и услышал за спиной Борькин вопль:

      – Ты куда! Мы недоборолись!

      Я знал, папа поднимался быстро через одну-две ступеньки. Он всегда так скакал. И я успел сказать бабушке, что молока нет и что деньги – вот. А что «Переучет. Ревизия» сказал уже им обоим. Бабушка посмотрела на папу и на мятый бидон и сказала:

      – Миша, я ничего не понимаю! Я Михалыча посылала…

      – Мама, а что понимать? Ревизия в молочном. Заведующую посадят. Персонал поменяется. Как прошлым летом в овощном.

      – Позапрошлым, Миша! Зима на носу.

      – Вот именно, мама. Мне – лишь бы кассирша Раечка осталась.

      А я подумал: «Надо же, Раечка… Симки-то нету уже навсегда».

      Тиха! Идут зонятиr!

      Папа сказал:

      – Михалыч, я по делу. А ты тут бабушку слушай. Если что.

      – Пап, я с тобой!

      – Я в молочный, к Раечке. М-м-м-м… к тете Рае! Тебе-то зачем?

      – А мне по пути. К Танечке!

      – А-а-а, ну, пошли! Заметил, Михалыч? У нас с тобой похожие идеи возникают.

      И разулыбался.

      В подъезде папа в три прыжка вниз с третьего оказался на втором этаже:

      – Вот и Танечка! Звонить? Или сам?

      – Пап, а у тебя случайно нет какого-нибудь дела к Танечкиному папе?

      – Дрейфишь, что ли? Ты же почти школьник уже!

      – Нет, конечно. Но сам посуди,