Мать. Максим Горький

фамилии? – раздался его голос.

      Из сеней вышли двое понятых – старый литейщик Тверяков и его постоялец, кочегар Рыбин, солидный черный мужик. Он густо и громко сказал:

      – Здравствуй, Ниловна!

      Она одевалась и, чтобы придать себе бодрости, тихонько говорила:

      – Что уж это! Приходят ночью, – люди спать легли, а они приходят!..

      В комнате было тесно и почему-то сильно пахло ваксой. Двое жандармов и слободский пристав Рыскин, громко топая ногами, снимали с полки книги и складывали их на стол перед офицером. Другие двое стучали кулаками по стенам, заглядывали под стулья, один неуклюже лез на печь. Хохол и Весовщиков, тесно прижавшись друг к другу, стояли в углу. Рябое лицо Николая покрылось красными пятнами, его маленькие серые глаза не отрываясь смотрели на офицера. Хохол крутил усы, и, когда мать вошла в комнату, он, усмехнувшись, ласково кивнул ей головой.

      Стараясь подавить свой страх, она двигалась не боком, как всегда, а прямо, грудью вперед, – это придавало ее фигуре смешную и напыщенную важность. Она громко топала ногами, а брови у нее дрожали…

      Офицер быстро хватал книги тонкими пальцами белой руки, перелистывал их, встряхивал и ловким движением кисти отбрасывал в сторону. Порою книга мягко шлепалась на пол. Все молчали, было слышно тяжелое сопение вспотевших жандармов, звякали шпоры, иногда раздавался негромкий вопрос:

      – Здесь смотрел?

      Мать встала рядом с Павлом у стены, сложила руки на груди, как это сделал он, и тоже смотрела на офицера. У нее вздрагивало под коленями и глаза застилал сухой туман.

      Вдруг среди молчания раздался режущий ухо голос Николая:

      – А зачем это нужно – бросать книги на пол?

      Мать вздрогнула. Тверяков качнул головой, точно его толкнули в затылок, а Рыбин крякнул и внимательно посмотрел на Николая.

      Офицер прищурил глаза и воткнул их на секунду в рябое неподвижное лицо. Пальцы его еще быстрее стали перебрасывать страницы книг. Порою он так широко открывал свои большие серые глаза, как будто ему было невыносимо больно и он готов крикнуть громким криком бессильной злобы на эту боль.

      – Солдат! – снова сказал Весовщиков. – Подними книги…

      Все жандармы обернулись к нему, потом посмотрели на офицера. Он снова поднял голову и, окинув широкую фигуру Николая испытующим взглядом, протянул в нос:

      – Н-но… поднимите…

      Один жандарм нагнулся и, искоса глядя на Весовщикова, стал подбирать с пола растрепанные книги…

      – Молчать бы Николаю-то! – тихо шепнула мать Павлу. Он пожал плечами. Хохол опустил голову.

      – Кто это читает Библию?

      – Я! – сказал Павел.

      – А чьи все эти книги?

      – Мои! – ответил Павел.

      – Так! – сказал офицер, откидываясь на спинку стула. Хрустнул пальцами тонких рук, вытянул под столом ноги, поправил усы и спросил Николая:

      – Это ты – Андрей Находка?

      – Я! – ответил Николай, подвигаясь вперед. Хохол вытянул руку, взял его за плечо и отодвинул назад.

      – Он ошибся! Я – Андрей!..

      Офицер,