Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи. Татьяна Николаевна Зубачева

согласился надзиратель, – только где без риска, там вычет обеспечен.

      – Ну, смотри. Узнают…

      – От тебя?

      – Обсудим?

      – Обсудим, – согласился надзиратель и ударом дубинки завернул их направо. – Вперёд, ну!

      Дубинка на каждом шагу тыкала его между лопатками, но он не мог заставить себя идти быстрее. Надзиратель изошёл руганью, пока они добрались до двери в конце правого коридора. Подошёл ещё один надзиратель с автоматом. К лагерникам надзиратели входили только с оружием и вдвоём. Тяжело открылась толстая дверь, автоматчик рявкнул: «Лежать!» Выполнить приказ он не успел, получив такой удар в спину, что влетел в камеру и, врезавшись в заднюю стенку, упал на что-то мягкое и живое, и тут же рядом с ним так же упали двое других спальников. И сзади лязгнула, закрываясь, дверь. Он сразу вскочил на ноги и метнулся к двери. Во всех камерах спальники, если только они не были одни, занимали место у двери, чтобы прикрыть спину. Остальные последовали за ним. Сбившись в углу, они ждали самого страшного. Но лагерников было всего трое. Один на один – уже легче. Хоть от белых отбиваться не положено, но если умеючи… но… но Малец уже сдался, так что если до дела дойдёт, то их двое. Он переглянулся со Старшим и понял – тот думает так же. Но и из лагерников один, седой, лежит у стены и даже не шевелится, а двое других, растирая ушибленные места, смотрят на них, но подходить пока, вроде, не собираются.

      – Вот из-за такого дерьма… – сказал один из лагерников.

      И он сжался, ожидая начала камерной пытки. Но заговорил второй.

      – Рабы?

      – Да, сэр, – ответил Старший.

      Для раба любой белый – господин. Хоть, говорят, лагерники теряют расу, но если словом умилостивить… Нет, не получилось.

      – Спальники, что ли?

      – Да, сэр, – голос Старшего упал до шёпота.

      Лагерник, назвавший их дерьмом, засмеялся, и Малец беззвучно заплакал от этого смеха.

      – Ты смотри, какие удобства! – смеялся клокочущим смехом лагерник. – Даже три сразу. Позабавимся?

      – Охота мараться, – брезгливо поморщился другой.

      – А для чего ж их к нам сунули?

      Страх туманил голову. Он знал, что сделает всё, что ему прикажут эти двое, что он не сможет, не посмеет сопротивляться.

      – Ну не для твоего же удовольствия.

      – Тогда что ж, – голос лагерника стал угрожающим, – тогда в поношение, значит? Так?!

      – Какое тебе поношение после приговора? Оставь их. Сам говоришь: дерьмо. Ну, так не марайся.

      – А ты подумал, что с нами в лагере свои же сделают, если кто узнает, что мы со спальниками в одной камере были. Сам захотел такого же?

      – Чёрт! – растерялся второй. – Об этом я и не подумал. Тогда у нас что ж, и выхода нет?

      – Выходит, нет, – вздохнул смеявшийся и встал. – Попробуем малой кровью, чтоб и волки сыты были…

      Он сжался в комок, обхватив голову и стараясь закрыть грудь и живот. Рядом так же свернулся Малец,