Мертвец. Эдуард Веркин

несвежей. Он всегда у неё такой получается, но сказать об этом нельзя. Во-первых, она сама рассольник уважает. А во-вторых, у нас в погребе бочка солёных огурцов. И это надо куда-то девать. Ведь это всё запасено на зиму.

      Так что рассольник у нас два раза в неделю.

      Я ел, если не будешь есть с аппетитом, мать обидится. А Сеньке на все эти церемонии плевать, он молодец. Он не любит перловку, выбирает её из супа и складывает справа от тарелки отдельной горкой, прямо на клеёнку.

      Мать ему ничего не говорит. А на меня наорала бы. Но сейчас не орёт, молчит, хотя она вообще не в настроении, я это чувствую. Потому что ложкой гремит по-особому, звук получается раздражённым. Такой танец с саблями, но только не с саблями, а с ложками.

      Так мы и брякали, и мамашкино бряканье становилось всё громче и громче, мне это надоело, и я где-то на середине тарелки сказал:

      – Родионова поработать приглашает. На подсеку. Пойдём, Сенька?

      – Я слишком мал ещё, у нас с четырнадцати можно работать, – сразу же ответил братец. – Особенно на таком вредном производстве. Там, в этих кустах, один свинец, а у меня растущий организм. Свинец очень на стекловидное тело плохо влияет. Можно ослепнуть раньше времени.

      Сенька подтянул банку с горчицей, намазал горчицу на хлеб ненормально толстым слоем, откусил. Блаженно закрыл глаза.

      Я видел, как у него в голове происходят термоядерные процессы, мать делала горчицу такой мощности, что мне на кончике ножа хватало. А Сенька мог ложками есть, непробиваемость – она во всём непробиваемость.

      – Прекрати горчицу есть, – рыкнула мать, – гастрит заработаешь.

      Обычно матери не жалко горчицы. Но сегодня, видимо, не тот день. Но Сеньке на все эти вопли сморкать через левую ноздрю.

      – Сказала же – не ешь горчицу! – Мать забрала банку.

      – Не… – помотал ушами Сенька. – От горчицы мысли прочищаются, от горчицы хорошо… А работать пусть Никита идёт, а я ещё молод.

      – Ничего себе молод, – хмыкнул я. – Метеорит искать ты не молод, по дорогам шатаешься целыми днями…

      – Спокойно, бразер, – перебил наглый Сенька. – Метеорит – это святое, ты пойми. Если я его найду, метеорит, мы отсюда в нормальное место переедем…

      – Этот метеорит уже сто лет ищут – найти не могут, а ты найдёшь сразу!

      – Они все дураки, – улыбнулся Сенька.

      – А ты умный? – спросил я.

      – А я умный.

      – А если ты такой умный, то чего же у тебя…

      – Прекратите, – оборвала мать. – Прекратите собачиться. Пусть ищет свой метеорит, не трогай его.

      Опять она Сеньку защищает.

      А про то, что кусты рубить вредно, мать ничего не сказала. Значит, придётся идти пахать. Убью Сеньку. Ладно, пусть живёт. В конце концов, лучше пахать, чем с каким-то муродом возиться.

      – И сколько там? – спросила мать.

      Это она насчёт бабок.

      – Сколько?

      Я не ответил, добивал рассольник, скрипел перловкой, хрустел огурцами.

      – Там