Все романы в одном томе. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

себя в комнате он разделся и, закутавшись в одеяло от холодного октябрьского воздуха, задремал в кресле у открытого окна.

      Вспомнились прочитанные когда-то стихи:

      О сердце, честен был всегда твой труд.

      В морских скитаньях годы зря идут…

      Но не было сознания, что годы прожиты зря, и не было связанной с ним надежды. Жизнь просто отвергла его.

      «Розалинда, Розалинда!» Он нежно выдохнул эти слова в полумрак, и теперь комната полнилась ею; соленый ветер с моря увлажнил его волосы, краешек луны обжег небо, и занавески стали мутные, призрачные. Он уснул.

      Проснулся он не скоро. Стояла глубокая тишина. Одеяло сползло у него с плеч, кожа была влажная и холодная на ощупь.

      Потом шагах в десяти от себя он уловил напряженный шепот.

      Он застыл в кресле.

      – И чтобы ни звука! – говорил Алек. – Джилл, поняла?

      – Да. – Чуть слышное, испуганное. Они были в ванной.

      Потом слуха его достигли другие звуки, погромче, из коридора.

      Неясные голоса нескольких мужчин и негромкий стук в дверь. Эмори сбросил одеяло и подошел к двери в ванную.

      – Боже мой! – расслышал он голос девушки. – Придется тебе впустить их!

      – Шш.

      Тут начался упорный настойчивый стук в дверь, ведущую к Эмори из коридора, и одновременно из ванной появился Алек, а за ним – пунцовогубая девица. Оба были в пижамах.

      – Эмори! – тревожным шепотом.

      – Что там случилось?

      – Гостиничные детективы. Господи, Эмори, это проверка.

      – Так их, наверно, надо впустить?

      – Ты не понимаешь. Они могут подвести меня под закон Манна.

      Девушка едва передвигала ноги – сейчас она казалась худой и жалкой.

      Эмори стал быстро соображать.

      – Ты пошуми и впусти их к себе, – предложил он неуверенно, – а я выпущу ее в эту дверь.

      – У твоей двери они тоже сторожат.

      – Назовись другим именем.

      – Не выйдет. Я зарегистрировался под своей фамилией, да и по номеру машины узнают.

      – Скажи, что она твоя жена.

      – Джилл говорит, один из здешних детективов ее знает.

      Девушка тем временем повалилась на кровать и, глотая слезы, прислушивалась. В дверь уже не стучали, а дубасили, потом раздался мужской голос, сердитый и повелительный:

      – Откройте, не то взломаем дверь!

      В молчании, последовавшем за этим возгласом, Эмори почувствовал, что в комнате, кроме людей, есть и другое… над скорчившейся на кровати фигурой нависла пелена, прозрачная, как лунный луч, отдающая выдохшимся слабым вином, но страшная, грозящая опутать их всех троих… а у окна, полускрытое колышущимися занавесками, стояло еще что-то, безликое и неразличимое, но странно знакомое… Две проблемы, одинаково важные, одновременно встали перед Эмори; все, что произошло затем в его сознании, заняло по часам не больше десяти секунд.

      Первым озарением была мысль о том, что всякое самопожертвование – чистая абстракция, он понял, что ходячие