Все романы в одном томе. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

вслед – тело как лед, нервы гудят набатным звоном. Остановить ее нечего и думать. Луну скрыло облако, лошадь не заметит опасности. Но не доезжая футов десяти до края, Элинор с пронзительным воплем бросила тело вбок, грохнулась наземь и, два раза перевернувшись, застыла в кустарнике в пяти шагах от обрыва. Лошадь с отчаянным ржанием исчезла из глаз. Он подбежал к Элинор и увидел, что глаза у нее открыты.

      – Элинор! – крикнул он.

      Она не ответила, но губы шевельнулись и глаза вдруг наполнились слезами.

      – Элинор, ты расшиблась?

      – Кажется, нет, – сказала она едва слышно и заплакала. – Лошадь… насмерть?

      – О Господи, конечно.

      – Ой, – простонала она, – я ведь тоже хотела… я думала…

      Он бережно помог ей подняться, посадил на свою лошадь. Так они пустились домой – Эмори вел лошадь, а Элинор, склонившись на луку, горько рыдала.

      – Я ведь не совсем нормальная, – выговорила она с усилием. – Я уже два раза такие вещи проделывала. Когда мне было одиннадцать лет, мама помешалась, по-настоящему, была буйнопомешанная. Мы тогда жили в Вене…

      Всю дорогу она, запинаясь, рассказывала о себе, и любовь в сердце Эмори медленно убывала вместе с луной. У дверей ее дома они по привычке чуть не поцеловались, но она не кинулась ему на шею, да и он не раскрыл ей объятия, как было бы неделю назад. Минуту они постояли, ненавидя друг друга с лютой печалью. Но Эмори и раньше любил в Элинор самого себя, и теперь ненавидел лишь зеркало. В бледном рассвете их фантазии усыпали землю, как битое стекло. Звезды давно погасли, только ветер еще вздыхал, негромко, с перерывами… но обнаженные души – кому они нужны? – и вскоре Эмори зашагал к своему дому, готовый с восходом солнца встретить новый день.

      СТИХИ, КОТОРЫЕ ЭЛИНОР ПРИСЛАЛА ЭМОРИ НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ

      Здесь, земнородные, мы над журчанием водным,

      Тем, чья беспечная музыка света полна,

      День обнимали со смехом лучисто-свободным…

      Здесь нам удобно шептаться и ночь не страшна.

      Здесь мы вдвоем… Красотой ли с величьем мы были

      Вместе увенчаны вольною летней порой?

      Рваные тени листвы на тропе мы любили

      И гобелены прозрачные дали немой.

      Это был день… А о ночи преданье иное —

      Бледной, как сон, в карандашной штриховке ветвей:

      Призраки звезд нам шептали о дивном покое,

      Славы велели не ждать и не думать о ней.

      Звезды твердили о вере, что гибнет с рассветом…

      Юность – медяк, ею куплены чары луны.

      Смысл и порыв ощущали с тобой мы лишь в этом,

      Эти проценты мы были июню должны.

      Здесь мы, у струй, что о прошлом расскажут едва ли

      То, что не следует знать, и, мечты углубя,

      Молвят, что свет – только солнце… Но воды молчали…

      Кажется, вместе мы… Как я любила тебя!

      Что было прошлою ночью, в час гибели лета?

      К дому что нас потянуло в вечерних тенях?

      Кто там из мрака, оскалясь, уставился