Испанский вариант (сборник). Юлиан Семенов

и поэтому трудно было догадаться, рассвет сейчас или сумерки. И небольшая вилла тоже казалась пепельной, словно бы рисованной размытой акварелью в манере северонемецких мастеров конца восемнадцатого века, и эта иллюзия ушедшего века была бы абсолютной, если бы в доме не гремел джаз, время от времени разрезавшийся высоким, серебряным звуком горна. Двое выпускников университета – Гэс Петерис и Курт Ванг, сидевшие на застекленной веранде, разглядывали танцующих, отхлебывая вино из грубых глиняных кружек.

      – Как лихо оттанцовывает Пальма! – сказал Ванг. – Скотина…

      – Зачем так грубо? – улыбнулся Петерис.

      – А я люблю его.

      – В самом деле?

      – В самом деле… А ты?

      – Завидую. Я завидую ему. Но очень добро, без зла. Порой с недоумением.

      – Почему?

      – Так… Не интересуется женщинами, а они летят к нему, как мотыльки на огонь; не умеет фехтовать, а выигрывает бои; посещает ваш дискуссионный кружок, а кутит на те деньги, которые ему присылает чрезвычайный и полномочный папа.

      – Это хорошо или плохо?

      – Занятно. Вообще-то он может позволять себе оппозиционность. Папа переводит ему столько денег, что не страшно побаловаться оппозицией.

      – Будь себе на здоровье и ты оппозиционером…

      – Я не могу. Мне никто не переводит денег. Я должен быть с клубом, а не против него…

      – Сильные мира сего не всегда состоят в одном клубе, – сказал Ванг.

      – Клуб против клуба – это не страшно; страшно, когда в клубе сильных появляется отступник.

      – Ты убежден, что клуб не прощает отступничества?

      – Конечно. Во всяком случае, я так думаю.

      – Но ты еще не член нашего клуба, – заметил Ванг. – Я желаю тебе вступить в наш проклятый, скучный и дряхлый клуб как можно скорее. Ты его видишь снаружи, и он кажется тебе прекрасным, а мы рождены в нем и знаем, что он такое изнутри.

      – Ну и что же он такое изнутри? Объясни мне, плебею, ты – сын министра.

      – Я не силен в словесной агитации. У тебя крепкие челюсти, ты войдешь в клуб: нашим старикам нужны свежие кадры.

      К Петерису подошла девушка, опустилась перед ним на колени и сказала:

      – Повелитель, я больше не могу без вас.

      – Ну уж не можешь, – вздохнул Петерис, поднимаясь. – Пошли попляшем, только напомни, как тебя зовут…

      Он поднялся, и девушка поднялась, и они ушли к танцующим, а к Вангу, появившись из-за шторы, приблизился горбун, прижимавший к груди маленький серебряный горн.

      – Знаете, – сказал он, – я могу продержать гамму туда и обратно семьдесят три секунды.

      – Это прекрасно. Молодчина.

      – Сыграть?

      – Сыграйте, отчего ж не сыграть.

      – Сейчас. Я должен постоять минуту с закрытыми глазами и сосредоточиться. Сейчас.

      И горбун, по-прежнему не открывая глаз, заиграл – серебряно и нежно – тонкую и чистую гамму, и звук, таинственно извлекаемый им из маленького горна, перекрыл рев джаза и пьяные голоса танцующих в холле.

      …«Как