Испанский вариант (сборник). Юлиан Семенов

тибетской медицины, рожденной пониманием великой тайны трав, и современной европейской фармакологии.

      – Где вы так выучили английский?

      – Я тридцать лет работал слугой в доме доктора Вудса.

      – А сколько вам сейчас?

      – Я еще сравнительно молод, – улыбнулся аптекарь, – мне всего восемьдесят три, для китайца – это возраст «Начинающейся Мудрости».

      – А сколько бы вы дали мне? – спросил Исаев, бросив в рот пилюлю из упаковки препарата сна.

      – Мне это трудно сделать, – ответил аптекарь. – Все европейцы кажутся мне удивительно похожими друг на друга… Просто-таки одно лицо… Лет сорок пять?

      – Спасибо, – ответил Исаев и проглотил еще одну пилюлю. – Вы ошиблись на семнадцать лет.

      – Неужели вам шестьдесят три?

      – Мне двадцать семь.

      – Твое окно на пятом этаже, с синими занавесками?

      – Ты как это определил, Максимушка?

      – Определил вот…

      – Тебе писал кто об этом?

      – Никто не писал. Но ведь такие занавески ты во Владивостоке сшила, когда я из Гнилого Угла переехал на Полтавскую, – синие в белый горошек и с оборочками по бокам.

      – «Со сборочками». С оборочками… Я никогда от тебя раньше этого слова не слыхала, и сама стыдилась вслух произносить при тебе.

      – Почему, Сашенька?

      – Не знаю. Мы ведь каждый друг друга себе придумываем, чего-то в этом своем придуманном знаем, чего-то не знаем, и постепенно того, изначального, которого полюбили, начинаем забывать, и возвращаемся в себя, на круги своя. Наверное, мужчину, которого любишь, надо всегда немножко бояться: как бы он не ушел, как бы в другую не влюбился, а женщины глупые, они сразу замуровать несвободою его хотят, а потом устают от спокойствия, словно победители в цирковых поединках.

      – Лестница какая темная.

      – Мальчишки лампочки вывинчивают.

      – Ты почему так тихо говоришь?

      – Боюсь тебя.

      – Пива, пожалуйста. Белого. Холодного. Самого холодного.

      Владелец этого маленького немецкого бара приносил пиво Исаеву сам – он всегда садился к нему за столик, и они говорили о Германии: Карл Ниче был родом из Мюнхена, а там Максим Максимович прожил с отцом пять лет.

      – В такую жару лучше пить чуть подогретое пиво, майн либер Макс. Вы можете простудить горло, если в такую жару станете пить ледяное пиво. Что вы такой синий? Хвораете?

      – Здоров как бык, Карл. Немного устал.

      Два мальчика сели возле лестницы, которая вела в полуподвал, и крикнули – словно чтецы эстрадных куплетов – на два голоса:

      – Кельнер, пива!

      – Русские, – сказал Карл шепотом, – сейчас потребуют водки и черных сухарей… Даже худенькие, даже молодые и воспитанные русские – все равно свиньи. Сейчас я вернусь, если позволите…

      Он поднялся из-за стола и крикнул в подвал, опершись на перила лестницы:

      – Два пива, поживей!

      «Интересно,