Вольно, генерал: Стокгольмский синдром. Шарлеманн Готье

воспринял это как грубое вторжение в личное пространство. Это вызвало вспышку отвращения. Меньше всего хотелось позволять главнокомандующему делать всё, что тому захочется. Моргенштерн ухмыльнулся, поскольку чувствовал себя хозяином кота, которого талантливо дразнил бантиком.

      Молох был игривым, поэтому сразу приступать к экзекуции не стал. Хотелось растянуть удовольствие и поразвлечься после рутинного дня. Подышать возмущением и слабо ощутимым страхом жертвы. Он немного отошёл, и это насторожило Люциана. Когда генерал повернулся, его сбил с ног крепкий удар кулаком. Казалось, он почувствовал, как встряхнулись в голове мозги. Мужчина рухнул на скользкий пол, и главнокомандующий высокомерно посмотрел на него сверху вниз. Неужели ты никак не уяснишь, что меня всё-таки нужно бояться?

      Но во взгляде Люциана всё ещё присутствовала гордость, ставшая спутницей злобы. Он поднялся, за что снова получил в челюсть, даже больнее прежнего. На этот раз устоял на ногах, хоть это было нелегко. Генерал замахнулся, чтобы постоять за себя, но мужчина поймал его за запястье, сделал захват и зашел за спину. Выворачивая руку, пока не зазвучала трель суставов, а потом подвёл Люциана к зеркалу.

      – Смотри, принцесса, – одной рукой Молох удерживал уже оба запястья мужчины, а другой – скользил по его рельефному животу, к низу припорошенному жёсткими темными волосами, оставляя отчетливые следы от своих ногтей. – Никто тебя так не любит, как я. Цветы, комплименты – это всё ложь, не более того. Так может каждый дурак. Настоящие чувства строятся на боли, потому что она – самое честное чувство. Я не обещаю тебе звёзд. Быть вместе – больно. Я настолько искренен, что сразу показываю тебе мучительную правду, не жалея костяшек, – тут он оскалился. – И тебя.

      После ударов, которые не выдерживают даже стены, Люциан ощущал сильное головокружение. Оно мешало ему ориентироваться в пространстве. Если бы ему задали хотя бы один простой вопрос, он бы тупо всматривался в лицо говорящего. Происходящее всё больше казалось нереальным. Если это всё было сном, то самым неприятным и заставляющим проснуться в липком поту. Усилием воли Люциан вздёрнул голову, чтобы показать себя.

      – Научись проигрывать, – с сарказмом отозвался мужчина, вновь ощутив головокружение и исподлобья посмотрев на отражение в зеркале.

      Он ударил Молоха по колену, за что сразу был схвачен за шею. Пальцы главнокомандующего по крепости хватки могли соперничать с капканом. Подушечки пришлись аккурат на больные места. Воздействие на них заставило глаза предательски слезиться.

      «Не хватало ещё разрыдаться», – промелькнуло в больной голове. Люциан выдавил из себя смешок.

      Молох воспринял это как насмешку и очередную дерзость. Меньше всего главнокомандующий любил, когда его смели не воспринимать всерьёз. Он с силой приложил Моргенштерна головой об раковину, на которой остались розоватые ниточки крови. Демон почувствовал во рту железный привкус. Всё его лицо будто разом онемело. Это значило,