Вольно, генерал: Стокгольмский синдром. Шарлеманн Готье

Он даже сопротивлялся как обычно, не вытворяя ничего нового. Когда они виделись в последний раз, Молох с таким же раздевающим взглядом смотрел на него. Явных причин, способных дать ответ, генерал упорно не видел.

      Слишком долго Молох не появлялся, и это даже немного беспокоило. Но слово «беспокойство» было для Люциана слишком громким. По его мнению, он подозревал. Подозревал, что беспокоится о том, кто издевался над ним на протяжении нескольких месяцев. Нет, пора с этим заканчивать. Стокгольмский синдром должен наконец выйти из моды.

      Люциан взял с тумбочки вчерашний чай и отхлебнул. Он был приятно прохладным, отдавал сладко-лимонным вкусом и прекрасно утолял жажду. Холодная ручка подстаканника морозила пальцы, и это освежало голову в душной комнате. Пахло плесенью и сыростью, но вставать и открывать окно было лениво, поскольку тогда нарушилась бы эта атмосфера ожидания чего-то. Так приятно приложить железо к разгорячённой голове.

      Но всё же. Люциан скидывает с себя простынь и, продолжая пить чай, подходит к окну, за которым уже кипит жизнь. Магазины открылись, машины замелькали чаще, прохожие засновали туда-сюда – кипела жизнь обычного города, нормального и мирного. И это ощущение мира раздражает. Хочется бросить стакан вместе с подстаканником прямо в окно, разбив стекло, и закричать. Закричать так громко, насколько получится, потому что всё неправильно, потому что всё это – фальшь. Почему, если одному паршиво, то весь мир должен утопать в безмятежности?! Чёрт всё подери.

      Сердце замирает.

      Люциан устремляется к зеркалу и начинает судорожно осматривать своё тело. Сначала – спереди, затем – сзади. Даже по бокам, чтобы увидеть синяки на бёдрах, уже почти исчезнувшие. Грудь исполосована нитями шрамов. Шея – следами зубов и излишне усердных поцелуев. Спина – следами от жёсткого и горького кнута.

      «А может, не было ничего? Может, правда, приснилось?» – убито вопрошает демон, но потом судорожно прокручивает воспоминания в голове. «Нет. Всё было. Я помню это отчётливо… Что ж, в любом случае мы встретимся. Он же мой начальник…»

      Всё выглядит реалистичнее, когда идешь по коридору демонического генштаба, приветствуя коллег по службе. Тогда ощущаешь, как шрамы ноют. Вспоминаешь, сколько здесь произошло, но голова бездействует, не желая усваивать логические цепочки и осмыслять реальность. Витражные окна сменяют друг друга по мере приближения Люциана к кабинету начальника.

      Люциан никогда не думал, что впредь сам пойдёт искать Молоха. Сам снова захочет себе проблем. Генерал мог не появляться там целыми днями, если считал нужным показать характер. Или же, наоборот, вломиться, если вдруг у него было игривое настроение. Моргенштерн никогда не задумывался, на месте главком или нет – это не имело значения. Он по определению должен был там быть. Принять его, выслушать, поставить печать или фингал.

      Да и, чёрт возьми, Молох никогда не исчезал. Даже командировки случались очень редко. И он приходил всегда сам… Заключал в капкан объятий.

      На двери кабинета не было таблички,