Шумит, не умолкая, память-дождь…. Давид Самойлов

красной мостовой кирпичной

      Сияет отблеск необычный

      И, черная от всех скорбей,

      Старуха кормит голубей…

      Воркует голубь толстый, сытый

      Над мостовой, дождем промытой.

      Долдонит дурень: до-ре-ми!

      Дудит над спящими людьми.

      Так было и при Гедимине:

      Дымился огонек в камине,

      И толстый голубь ворковал,

      И парень девку целовал.

      И дул в трубу дурак упорный,

      И шла старуха в шали черной…

      И вправду, много ль мы постигли

      С тех пор, когда варился в тигле

      Волшебный корень колдуна?

      Плыла зеленая луна

      Над старым университетом,

      И, помолясь перед рассветом,

      Брела старуха по двору,

      А дурень дул: туру-туру!

      2 июля 1963

      «Я рано встал. Не подумав…»

      Я рано встал. Не подумав,

      Пошел, куда повели,

      Не слушая вещих шумов

      И гулов своей земли.

      Я был веселый и странный,

      Кипящий и ледяной,

      Готовый и к чести бранной,

      И к слабой славе земной.

      Не ведающий лукавства,

      Доверчивый ко словам,

      Плутал я – не заплутался,

      Ломал себя – не сломал.

      Тогда началась работа

      Характера и ума,

      Восторг, и пот, и ломота,

      Бессонница, и луна.

      И мука простого помола

      Под тяжким, как жернов, пером,

      И возле длинного мола —

      Волны зеленой излом…

      И солоно все, и круто,

      И грубо стало во мне.

      И даже счастья минута.

      И ночь. И звезды в окне.

      1962

      «Я стал теперь зависим от погоды…»

      Я стал теперь зависим от погоды,

      Как некогда зависел от страстей.

      Напоминает прежние походы

      Ломота, гуд, бессонница костей.

      Вот здесь в плече болота Лодвы ноют,

      И мгинской стужей руку мне свело,

      Осколок Склобы ногу беспокоит,

      А что-то прочно в глубь меня вошло.

      И ночью будит, и томит незримо,

      И будоражит, не смыкая глаз.

      И уж ничто не пролетает мимо,

      А, словно пуля, задевает нас.

      1960

      «Если вычеркнуть войну…»

      Если вычеркнуть войну,

      Что останется? Не густо.

      Небогатое искусство

      Бередить свою вину.

      Что еще? Самообман,

      Позже ставший формой страха.

      Мудрость, что своя рубаха

      Ближе к телу. И туман.

      Нет, не вычеркнуть войну,

      Ведь она для поколенья —

      Что-то вроде искупленья

      За себя и за страну.

      Правота ее начал,

      Быт жестокий и спартанский,

      Как бы доблестью гражданской

      Нас невольно отмечал.

      Если спросят нас юнцы,

      Как мы жили, чем мы жили,

      Мы помалкиваем или

      Кажем раны и рубцы.

      Словно может нас спасти

      От стыда и от досады

      Правота