Плоть и кровь. Майкл Каннингем

Ради этого я и работаю в “Крогере” – чтобы не брать у тебя больше самого необходимого.

      – Успокойся, – сказал Константин. – Совершенно ни к чему так распаляться.

      – Ты не платил за эту рубашку, – повторил Билли, – но послушай. Я все равно собирался отдать ее тебе. Так я смогу рассчитаться с тобой за одну из тех, которые ты покупал мне, когда я был слишком мал, чтобы зарабатывать деньги. Как тебе эта идея?

      Он начал расстегивать рубашку, расширяя с каждой пуговицей V, в котором виднелось костлявое, голубовато-белое тело.

      – Билл. Ради всего святого.

      Билли снял рубашку, протянул ее Константину. Грудь у него была как у скелета, обтянутого словно бы светящейся кожей с выступавшими на ней там и сям яркими красными гнойничками. Как может такой юный, стоящий на пороге мужественности мальчик, выглядеть таким больным и старым?

      – Бери, – сказал Билли.

      – Перестань, – ответил Константин. – Перестань сейчас же.

      Билли уронил рубашку на пол.

      – А как насчет ботинок? – спросил он. – Вот ботинки у меня дорогие. Их хватит, чтобы рассчитаться за две или три пары, которые ты купил мне, когда я пошел в школу.

      Билли поднял тощую ногу и стал сдирать с нее высокий, закрывавший лодыжку ботинок. При этом он потерял равновесие, и Константин против воли своей рассмеялся. Впервые на его памяти он и жалел сына, и любовался им. Оказывается, сын был наделен и бойцовским духом, и резкой силой.

      – Билл, – ласково произнес Константин. – Билли…

      Сын все еще боролся с башмаком; Константин протянул руку, чтобы погладить его по нестриженым волосам. Не выпить ли им вместе? Биллу уже семнадцать, он достаточно взрослый для того, чтобы получить дома стопочку бурбона.

      Ощутив прикосновение Константина, Билли отскочил от него, точно ужаленный проводом под током.

      – Нет, – сказал он, и его передернуло.

      Константин понял: Билли решил, что сейчас отец ударит его.

      – Билл, – улыбнулся он. – Ну перестань, успокойся.

      И протянул к сыну руку ладонью вверх – жест попрошайки, желающего доказать безобидность своих намерений.

      Однако Билли, уже устыдившись своего испуга, отступил еще на два шага. Оставшийся на нем башмак громко пристукивал по полу.

      – Я собираюсь расплатиться с тобой, – сказал он. – За все. За каждую вещь, которую от тебя получал.

      – Ты ведешь себя как ненормальный, – ответил Константин.

      Билли развернулся и заковылял, обутый в один башмак, назад, к парадной двери.

      – И не смей со мной так разговаривать, – резко сказал Константин, однако за сыном не последовал. Не хватило духу. Он услышал, как открылась и закрылась входная дверь. А затем услышал, как в нее ударил ботинок Билли, ударил сильно. Вот тут уж Константин рассвирепел. Он бросился к двери, однако, распахнув ее, увидел лишь второй ботинок, бочком лежавший на ступени крыльца.