Гуляйполе. Игорь Болгарин

зараза! Ничо-о! Погодь! Я тоби, гад, це запомню!

      Но никто, кроме участников спектакля, не слышал этих слов. Зал был убежден, что концовка спектакля так и задумывалась – и взорвался бурными аплодисментами…

      А потом Нестор сидел на табурете перед зеркалом, тщательно стирая с лица грим и превращаясь из миловидной Красной Шапочки в хулиганистого подростка… Снял парик… Скорчил злую рожу, удивляясь своему изменению, которое произошло так быстро и чудесно.

      За спиной Нестора колдовал перед треснутым зеркалом Антони, недавно на сцене изображавший охотника. Не оборачиваясь, он разговаривал с новоиспеченным артистом:

      – Ну что, страшно было?

      – Страшно! Люды перед тобой. Очи, очи! А ты як голый… Знаете, я раньше думав: артист – це так себе… А оказываеться, артист – це ого-го! У мене в голови так от страха заколодыло, шо вирыте, ни, як перед пулеметом.

      – А вы перед пулеметом стояли?

      – Ни. Но представляю.

      – У нас сегодня еще и репетиция. Пойдете? Очень советую. Интересно будет.

      – А шо за пьеса?

      – Великолепная пьеса. Если хорошо отрепетировать, может получиться грандиозный спектакль.

      – «Грандиозный» – це як?

      – Ну… великий спектакль. Важнейший. Может, даже – мировой.

      – Може, и для мене якая-то роль случайно найдеться?

      – Вполне возможно! Даже наверняка! Не исключаю, что и главная. Жизнь, знаете, любит шутки шутить. – И Антони расхохотался. Потом окликнул Семенюту: – Андрей! Возьмем с собой нашу Красную Шапочку!

      Все вместе они вышли во двор, где все еще никак не могла разойтись после пьесы детвора. Пошли по улице.

      – А куда мы идем?

      – В Союз бедных хлеборобов.

      – Це шо? Вроде собрания?

      – Вроде.

      Свернули, пошли глухим переулком. Семенюта время от времени оглядывался по сторонам.

      – Я був на одном таком. Кныжкы читалы. Тоска.

      – Нет, тут другое. На таком ты не был.

      Они вышли на самый конец Гуляйполя, направились к стоящей на отшибе хатке. На лавке возле хаты сидели девчатки. Пели. Должно быть, караулили, чтоб на собрание не прошел кто-то незваный. Скользнули взглядом по Семенюте, Антони. Узнали. Продолжили петь.

      Ах, как гарно пели девчатки в предгрозовом девятьсот третьем!..

      «Репетиция» проходила в этой же хатке. Посреди пустующей «залы» кроме стульев и колченогого стола ничего не было. Зажгли большую висячую керосиновую лампу. Она горела копотно и неровно.

      Вечер был пасмурный, слякотный, окна уже стали черны. Публика в зале – все больше мужики и молодые парни. Покашливали. Кое-кто курил в кулак, кто-то тихо лузгал семечки, пряча шелуху в карман. Шапки засунуты под полы домотканых свиток, полушубков.

      Нестор углядел здесь и своих друзей. Они тоже увидели его и жестами позвали. Но Семенюта, который усадил Нестора рядом с собой, сжал его руку и к компании не отпустил.

      – …Мир возник из хаоса, то есть из беспорядка. – Антони начал неожиданно. Видимо, это было продолжение не сегодня начатой беседы. – Значит, хаос был