Черная повесть. Алексей Хапров

парню. В рубашке родился.

      Проведя меня сквозь строй высыпавших из палат больных, Маша довела меня до рентгеновского кабинета, который располагался на первом этаже, передала заботам сердобольной пожилой толстушки и удалилась.

      Толстушка сразу забросала меня вопросами о произошедшем: что, где и как?

      – Извините, я не хочу об этом говорить, – жёстко отрезал я и принялся раздеваться до пояса.

      Увидев мои ребра, толстушка запричитала:

      – Боже мой! Боже мой! Одни кожа да кости!

      Я почувствовал, как во мне начинает нарастать раздражение.

      Зайдя в кабину и выполнив команду «вдохнуть и не дышать», я быстро оделся и вышел из кабинета. Но едва я закрыл за собой дверь, как меня окликнули:

      – Дима!

      Я обернулся. Передо мной стояла мать Вишнякова. Я знал её в лицо. Она как-то приезжала к нему в гости. К моему горлу подкатил густой комок. Я опустил голову, будучи не в силах смотреть ей в глаза. Мне мучительно не хотелось с ней разговаривать. Но просто повернуться и уйти я, конечно, не мог.

      – Здравствуйте, – выдавил из себя я.

      – Димочка, неужели это правда? – сквозь слёзы спросила она. – Неужели мой Серёжа…

      Я нахмурился и пробормотал:

      – Да, правда.

      – Но как же, как же это произошло?

      Я замялся, а затем тихо произнёс:

      – Извините, пожалуйста. Я обязательно вам всё расскажу. Честное слово. Но только не сейчас. Хорошо? Дайте мне прийти в себя.

      Мать Сергея понимающе закивала головой.

      – Хорошо, Димочка, хорошо. Я вот тут гостинцев привезла. Возьми.

      Она протянула мне доверху наполненный пакет. Я решительно отстранился.

      – Нет, спасибо, не надо.

      – Возьми, возьми. Небось, изголодался в этой проклятой тайге. Я их для сына везла, но оно, видишь, как получилось.

      Слёзы ручьями потекли по её щекам.

      Чтобы ещё больше не расстраивать и без того убитую горем женщину, я взял её гостинцы, тепло её поблагодарил и стал подниматься по лестнице. Меня охватило какое-то странное, неприятное чувство. Боже мой, что же мне придётся пережить, когда сюда приедут родители всех остальных ребят! Ведь каждый из них обязательно захочет со мной поговорить, а эти разговоры были для меня сродни пыткам. Как бы от них скрыться?

      Нервно отмахнувшись от двух назойливых старух, пытавшихся вступить со мною в беседу, я зашёл в свою палату, завесил полотенцем окошко в двери, чтобы на меня не глазели из коридора, улёгся на кровать и снова погрузился в воспоминания…

      Ребята, конечно, видели, что по причине полученных травм польза от нас с Юлей была невелика. Поэтому всю тяжёлую и трудоёмкую работу по уборке дома они взяли на себя. А нам, чтобы мы не мучались от чувства иждивенчества, поручили то, что мы безусловно могли осилить – мытьё окна снаружи.

      Едва мы начали протирать стекло тряпками, как из домика раздался восторженный вопль Вишнякова:

      – Ура! Живем!

      Я поспешил узнать, в чём дело.