Люди остаются людьми. Исповедь бывшего узника. Юрий Евгеньевич Пиляр

будет неплохо… Вы политруки?

      – Какие там политруки!.. – отвечает за всех Васька. – Рядовые… есть и средние командиры. Только заподозренные.

      – Ну, по мнению немецкого командования, это почти одно и то же. Теперь многое зависит от вас самих… Слева по одному за мной… марш! – командует переводчик и ведет нас направо к хозяйственным помещениям.

      В длинном с цементным полом коридоре нам приказывают раздеться и сдать одежду в дезинфекционную камеру. Затем нам выдают по кусочку жесткого, как сухая глина, мыла, заводят в прохладную душевую.

      – Психолог! – фыркает Васька. – Опыты, что ли, над нами собираются проделывать? А, Одесса-мама, как считаешь?

      – Я – пожалуйста, – усмехается Виктор. – Всю жизнь мечтал…

      Из душевой выбираемся через другие двери. Тут уже лежит сваленная в кучу наша одежда. Шагах в десяти от нее восседает на табурете немец в белом халате и тонких резиновых перчатках, рядом с ним – тот же переводчик.

      – Подходите к нему, не стесняйтесь, – говорит он. – Евреи среди вас имеются?

      Все молчат.

      Немец в белом халате внимательно осматривает нас, голых, ниже пояса, потом заглядывает в лица, щупает нос, голову… Чудно и неловко. Зачем это?

      – Jude? – вдруг настораживается немец. – Еврей? – спрашивает переводчик.

      – Я татарин, – отвечает один из наших, – мусульманин.

      Немец достает из кармана рулетку и, встав, принимается измерять окружность черепа, длину носа, пристально вглядывается в глаза татарина. Потом пишет в блокноте какие-то формулы, что-то подсчитывает и надолго задумывается.

      – Да-а, – хрипловато тянет Васька.

      – Тш-ш! – шипит переводчик… – Следующий! Татарин, шумно отдуваясь, бредет к груде одежды.

      Немец осматривает Ираклия, отпускает его и вдруг, взглянув на его затылок, кричит: «Zurück» – «Назад!»

      – Jude? – спрашивает он Ираклия.

      – Я наполовину грузин, наполовину украинец, – объясняет тот.

      Но немец, видимо, не верит. Он ощупывает голову Ираклия, трогает нос, заглядывает в рот, опять пишет формулы и что-то подсчитывает…

      – Следующий! – командует переводчик.

      Когда эта дикая процедура заканчивается, и мы одеваемся в нашу еще горячую, пахнущую чем-то удушливо-острым одежду, он ведет нас через мостик к серому трехэтажному корпусу. Мы поднимаемся на второй этаж. Нам отводят тесную комнату с узким, схваченным толстой железной решеткой окном. В комнате двухъярусные нары, возле двери стол, над ним – электрическая лампочка.

      – Сейчас вам принесут суп, – говорит переводчик и, помедлив, спрашивает – Москвичей нет?

      Москвичей среди нас нет.

      – А что же здесь все-таки – лагерь или тюрьма? – интересуется Виктор.

      – Научно-исследовательский институт, – острит переводчик. – Лагерь, конечно… Еще какие вопросы?

      – Как с харчишками? – спрашивает Васька.

      – Соответственно.

      – Не бьют?

      – Не рекомендуется.

      – Вы