Ловцы душ. Александр Мазин

ж, я теперь, к примеру, слюной своей могу раны лечить? – оживился Малец.

      Да такому цены нет. Такому лекарю только лишь в княжьих хоромах жить и горя не знать.

      – Размечтался! – вернул его из грез Дедко. – Твоей мертвой воды только-только на тебя самого достанет. Да и то – на мелочь мелкую.

      Малец поглядел на культю мизинчика:

      – А к примеру, палец новый вырастить – это мелочь?

      И схлопотал от Дедки такого леща, что с чурбака слетел.

      – Даже и не думай, бестолочь! – прорычал Дедко, нависая. – Палец твой…

      И вдруг махнул рукой, враз остыв:

      – Да все одно пока не поймешь. Просто не думай, и все.

      Зато с того дня взялся Дедко учить Мальца всерьёз. Наговорам, покону-обычаю ведуньему, сути живой и вещной.

* * *

      – Вот, – сказал Дедко, наклонясь к земле. – Болботун-трава.

      Он оторвал листок, протянул ученику.

      Тот взял, и на лице его выразилось удивление.

      – Так это ж…

      – Молчи, дурень! – цыкнул ведун, да так громко, что Малец от неожиданности обронил лист.

      Дедко дернул его за ухо.

      – Всякий побег два имени имеет! – строго произнес он. – Одно имя для дурачков навроде тебя. Другое – тем, кто видит. То – ключ власти. К примеру, как черный люд волка кличет? – и опять дернул за ухо.

      – Серый, – сказал Малец. – Пусти, больно ведь!

      – Терпи. Еще как?

      – Ну, бирюк. Или еще – злодеем.

      – Еще?

      – Разбойником… Да по-всякому зовут!

      – А волком?

      – Могут и волком. Токо нечасто.

      – Отчего так? – Дедко упустил намятое ухо, ухмыльнулся.

      – А боятся! – захихикал Малец. – Дурные. Думают, скажешь «волк» – и прибежит.

      – А прибежит?

      – Не! То ж не его имя!

      – Ага. А ну-ка кликни мне его, быстролапого!

      – Дедко, как? – воскликнул Малец. – Я ж имени не знаю!

      – Знаешь же, что не «волк»!

      – Ну!

      – А я позову «Волк!» – и прибежит! – сказал Дедко.

      – Так то – ты!

      – А прибежит – не испугаешься?

      – Не! Пускай он пугается! – и заявил гордо: – Я – ученик твой!

      – Дурень ты! – (Малец увернулся от Дедкиных пальцев, спас ухо.) – Допреж времени с тобой говорю. Закрой варежку и запоминай. Болботун-трава. Для чего? Для лиха. Вари с приговором в собачьей крови от заката до первой звезды. Залей в след с приговором, и станет человек злой да на слово грубое скорый, да не к месту. А сие, бывает, и к смерти ведет, а уж к хуле – наверное. То для лиха. Теперь – для добра. Хочешь лешего от ульев отвести, в меду вари да с хлебом положи на пенек. Леший придет, понюхает и боле приходить не станет. Еще ежели на живот или на горло порчу навели, мешай с лунным цветом да золой да с простым приговором «помянись-оборотись, прямо да навыворотись» по телу разотри. И порча на другого перейдет.

      – Дедко! – перебил Малец. – Разве ж это – доброе? Всё ты мне про нехорошее, про порчу да чары злые. А как попросту людей лечить да помогать им безвредно – никогда.

      – А ты што ж, лечить удумал? –