Алые розы на черном кресте. Ольга Рёснес

в село Троицкое после сибирского ссыльного срока, и если верить старому немцу, товарищ Троцкий жив и сейчас, будучи незаменимым в сообществе вечно живых. И как бы не хотелось деду Егору оправдать свою, разменянную на трудодни жизнь, ему приходится со старым немцем согласиться: колхоз есть бессмыслица и потому обречен быть с презрением забытым. Человек как сумма трудодней, так завещал товарищ Троцкий. Рухнет последний коровник, увязнет в осенней грязи никому уже не нужная сеялка, и только чердачные голуби будут кружить над селом как знак еще не сошедшего к человеку духа…

      Дед Егор, будь он тут председателем, не стал бы пускать в Троицкое этих студентов-строителей, пообещавших за два летних месяца восстановить давно уже заброшенный, зарастающий бурьяном коровник. Пусть бы все поскорее развалилось, чтоб оглядеться на пустом месте, дотронуться до себя… я это или не я? Если это в самом деле ты, то чего же ты ждешь? Строй из самого себя, из своей пока еще детской, едва только восходящей к понятливости души. Старый немец-агроном сказал, что на этой земле будет когда-нибудь рай, когда каждый в отдельности до него дозреет, но сначала должно погибнуть все, чему сегодня служат за деньги, и не надо поэтому улучшать результаты кровавого замеса товарища Троцкого.

      Кто с чемоданом, кто с дорожной сумкой, студенты нехотя тащатся к одноэтажному зданию общаги, с окнами, глазеющими в огород деда Егора.

      4

      А хорошо здесь летом. Нарядные березовые рощицы, прохладная, быстрая речка Песчанка, клеверные луга, краснокирпичная церковь с обвитым плющом забором, колодцы, козы, куры… И никто сюда особенно не суется, поскольку дороги здесь плохие, а магазин только один, да и тот чаще всего закрыт. Люди сажают сахарную свеклу, чтоб было из чего гнать самогон, но хлеб никто не печет, не умеют, потому и едят недельной давности из магазина, годный разве что для свиней. Те, чьи дома стоят на берегу, водят сотнями уток, жиреющих без всякой посторонней помощи и покрывающих липким пометом выщипанную на берегу траву. Но коров водит только библиотекарша Нинка, крутится с утра до вечера, и замуж некогда было выйти, а теперь уже поздно. С ней только заговори о новом, как на картинке, коровнике, смеряет тебя расстреливающим в упор взглядом: корове нужен дом, а не общага. Один глаз у Нинки косит, но обе ее коровы этого не замечают и наперебой лижут ей руки, ровно что собаки.

      В Троицком давно уже никто никого не ждет, поскольку те, кому было надо, отсюда свалили, а к старикам и алкашам какой интерес. Оно бы и дальше так шло, и все было бы к лучшему: никакого поблизости начальства, и даже председатель колхоза Пашнев живет теперь на отшибе, возле вырытого экскаватором пруда, разводит, говорят, золотых рыбок… Вместо начальства теперь ветеринар, каждую весну прививающий собак от бешенства, да старик агроном, торчащий, как пугало, в поле с ранней весны до поздней осени. Что же касается студентов, а их засылают сюда почти каждый год, то эту напасть вполне можно стерпеть, да просто не смотреть