Алые розы на черном кресте. Ольга Рёснес

зальют треснувший бетонный пол, вставят стекла в узкие окошки-отдушины, и уже осенью сюда въедут конкурирующие с бычками в плане продолжительности жизни поросята. Ведь еще расстрелянные тут, возле коровника, пленные немцы предвидели: много, очень много свинины. Хрюшки, хряки, поросята, свиноматки… ветчина, сало, буженина… Другое дело, куда повернет судьба: придет ли распоряжение от областного начальства считать все свинское поголовье зараженным африканской чумой, это уж как начальство надумает. Тут рядом овраг, куда как попало свалили расстрелянных, туда же отгрузят и свиные туши, зальют мазутом, хотя все и так само сгниет. К светлому будущему надо присматриваться, присматриваться…

      6

      Общагу, где разместились студенты, тоже построили пленные, согласно вкусам своего времени: двухэтажные, от стены до стены, нары, длинный темный коридор, заканчивающийся тупиком умывальников, на окнах решетки. Но туалет, что во дворе, рядом с будкой взятого на службу кабысдоха, соорудили по-своему, на глазах у готовых стрелять в упор охранников: добротная бревенчатая избушка с окошком в виде четырехлепесткового цветка клевера, в котором без труда угадывалась свастика. Тут же рядом проклятые фашисты поставили на двухметровую треногу бочку из-под керосина, в которой летом нагревается вода и можно принимать душ. Они, надо думать, мечтали о комфорте, выкарабкавшись из вонючих, залитых кровью окопов, и теперь склонны были обустраиваться в плену как дома: мылись, драили речным песком выданные еще ихним фюрером подштанники и даже, гады, загорали. Один из них построил для служебного кабысдоха замок, из валявшихся на мусорке досок, и сидящий на цепи Рекс охотно подвывал по вечерам доносившимся из барака нацистским песням, пока пленным не запрещено было заниматься этой пропагандой. Рекс должно быть знал: жизнь коротка, тогда как приносимые этой жизнью неприятности вечны. Вот он, к примеру, лохматый и рыжий, разве не мечтает он однажды стать человеком? Собачьи мечты, они же сны, и даже на голодный желудок хочется взвыть на предмет понятливости окружающего тебя мира: «Лю-ю-ю-ю-ди!» Оказавшись в одном овраге с расстрелянными солдатами фюрера, кабысдох успел напоследок подумать о ржавой пятнадцатикилограммовой цепи: в ней суть и смысл привязанности к целящемуся в тебя часовому. И вот над оврагом кружат ласточки, на склонах синеет шалфей, и едва заметный ручеек пробивается среди белеющих под солнцем костей…

      Осмотрев помещение, Леша обнаружил две свободные от нар комнатушки и тут же занял одну их них, не спать же ему, доктору, вместе со всеми. Вторую комнату занял Шепилов, втащив туда канцелярский письменный стол и хромоногую этажерку, без дела загромождавшие коридор, а также кровать с провисшей, но все еще крепкой сеткой. Теперь здесь штаб, купе в бронепоезде товарища Троцкого, где планируются теракты и выносятся смертные приговоры под невинный щебет раздетой секретарши… А почему, собственно, нет? Побыть командиром хотя бы два месяца. Лично Шепилов думает, что у него такие