Алые розы на черном кресте. Ольга Рёснес

что другой знает о тебе всё, потому что у него такая профессия. Это одна из самых удачных выдумок дьявола: свести к профессии всё. Профессионал, он же владелец доставшихся ему угодий, и он профессионально сосет, сосет… и голод его утоляет лишь смерть. Вот почему профессию нужно выбрать как можно скорее, желательно еще в детсаду, чтобы успеть в жизни как следует раздуться и разрастись, да, стать чем-то. И не надо самого себя спрашивать: с какой это стати ты надумал стать врачом? Твое профессиональное «не навреди» есть всего лишь камуфляжная маска власти, которая сродни власти учителя над вверенными ему несовершеннолетними: эта власть эгоистична и порочна, и она тем слаще, чем больше в ней предательства самого себя.

      Власть над пациентом врача вовсе не такова, чтобы к ней примеряли романтические критерии истины и добра: эту власть опекает закон, диктуемый профессионалом. И нет поэтому у врача никакой перед пациентом ответственности. Вот, говорят, лечил Христос… а кто дал Ему на это право? Был бы у Него хотя бы красный диплом…

      – Ну вот, носик получился отличный, – заталкивая в ноздри пропитанный лекарством бинт, удовлетворенно сообщает Вера, – дыши свободно!

      Ремни отстегнуты, залитый кровью фартук сброшен на пол. Шагнув следом за медсестрой в коридор, Леша на миг приваливается к стене, сплевывает в скомканный платок сгусток крови. Бинт сползает из ноздри в горло, его тошнит…

      – Сам-то дойдешь? – медсестра подхватывает его под руку, тащит на себе в палату. Она проделывает это совершенно бесплатно, и спрашивается: почему? Профессионал должен всегда иметь под рукой расценки услуг. Она ссаживает Лешу на край постели, поправляет подушку, укрывает ноги одеялом. Сама-то что с этого будет иметь? Какую еще такую радость?

      3

      В мире повеяло чем-то опасно новым: беспечная сонливость счастливого строительства враз уступила место идеалу дороги, ведущей неизвестно куда. Куда дальше, товарищи?

      Дорожное настроение само собой не приходит, его надо сначала придумать: разбередить наспех зашитые раны, озадачить едва только просыпающийся разум какой-нибудь очень простой и понятной чепухой, вроде таскания на себе тяжелых рюкзаков и притом – в гору, и тогда уже неважно, кто на какую вершину попрет, главное – чтобы никто не сидел дома, в тесных коммунистических хрущевках с видом на изредка выгребаемые мусорки. И лучшее, что может при этом произойти, это глазение на совершенно тебе недоступное, запретно-ихнее, да, забугорное, такое вот воровское подглядываение за чужим, перехлестывающим любые коммунистические фантазиии благоденствием. Это совершенно новый соблазн, деньги, против которого ни у кого нет никакого иммунитета, и всем только кажется, кажется… кажется, что вот оно, долгожданное, прет прямо на тебя. Между тем любая новизна решительно отпихивает старое и объявляет его ненужным, и прошлое напрасно будет домогаться внимания к себе, к своим надежно прикрытым ложью великим победам. У прошлого нет