Воля к радости. Ольга Рёснес

сушить, пересыпать тальком и напяливать на себя снова и снова… И в один голос с железной скрипучей койкой эти штуки могли бы публично отдать честь коммунистическому сексу. Наиболее сообразительные маленькие девочки, конечно, знают, что это такое: это такой интеллигентный, удобный в обращении кадавр, которому что лежать, что разлагаться – один черт. При этом сам секс вовсе не умер – иначе откуда бы все эти маленькие девочки взялись – он просто стал коммунистическим: стал пороком. Или: стал производственной необходимостью.

      В том же самом пакете – почетные грамоты, благодарности, а также – свидетельства; и из кучи этих ценных бумаг я выуживаю куцый, с измятыми краями листок, в нескольких местах заляпанный гербовыми печатями: вот! Как раз это мне и нужно, сейчас я узнаю, как меня зовут… Эго и в самом деле мое имя: Серафима. Ну, чем не имя? И то, что я еще к тому же Ивановна, наводит меня на мысль – прямо тут, возле этого комода – на мысль о моей к какому-то народу принадлежности… и это на виду у кавказского отца всех народов! Ему, вождю, ткнуть бы прямо сейчас своим толстым пальцем в мое свидетельство о рождении, где слово «еврей» употребляется без кавычек: еврей Иван Иванович Черноиванов. И прямо тут, возле этого комода, до меня наконец доходит: вовсе не обязательно заключать в кавычки то, что так и прет наружу. И никакие, даже самые изысканные и кокетливые, кавычки не могут затолкать обратно в историческую тьму первородное свойство еврейской души: рабски повелевать. Учителю истории это, может, совсем и не интересно, у него – забота о новом поколении: не дать этим выродкам окончательно выродиться. А если дать, что тогда? Тогда учитель биологии ткнет в него указкой, и всем сразу станет ясно, кто продает нашу Россию. И пусть учитель труда, этот пьяный дядя, кричит, швыряя в нас плоскогубцами и молотками, что этому товару цены нет, мы-то, бараны и овцы, знаем наверняка, что у всякого товара есть свой срок годности, своя, так сказать, история. И хотя я тут, в жизни, всего одиннадцатый год, я поделюсь с учителем истории выуженной из книг добычей, и мы честно, по-братски, позвав учителя труда, сообразим…

      Редкая стадная сплоченность позволила однажды евреям пройтись пешком по всей Африке и потом еще сорок лет слоняться по пустыне, куда их завел старый баран-вожак. Грязные, оборванные, злые, отчаявшиеся, эти овцы послушно плелись за своим вожаком, который и сам толком не знал, куда вести стадо: он просто водил их кругами до тех пор, пока ему самому не начал мерещиться радужный пейзаж… что только не померещится с голодухи! Ковыляющие за вожаком овцы ничего радужного не заметили, но по привычке продолжали плестись за ним дальше: авось куда-нибудь приведет… И они могли бы слоняться так по пустыне еще лет сорок, если бы случайно не набрели на соленую лужу – и ломанулись туда всем стадом, так что вода выплеснулась на горячий песок, а когда снова слилась обратно, стадо было уже на другом берегу. Вожак-баран был крайне удивлен. «Неужто мы вот так и проскочили Египет?…» – только и успел подумать он, и его тут же поманил