Воля к радости. Ольга Рёснес

пытаясь вспомнить причину своего появления на свет, и охраняющий эти мертвые угодья разум ту же напрашивается ей в отцы, при этом не желая ничего знать о матери. И в этом его отцовстве достаточно самоуверенности и упрямства, достаточно слепоты, чтобы смыть с лица сироты- истины последние следы душевности.

      Душа?… Это слово здесь, налево за углом, никогда не употребляется: это неприлично. Эго, если хотите, подкоп под… нет-нет, вовсе не под фундамент, поскольку наша разумность хороша и так, сама по себе, сама в себе, сама для себя… И если эта, извините за выражение, душа под что-то такое подкапывается, мы дружно от этого стриптиза отвернемся, мы, разумные, и заодно выбросим из наших разумных голов предательский вопрос: почему, собственно, нас так тянет туда смотреть?

      В наших полутемных коридорах и лабиринтах зрение вовсе и не требуется: достаточно уметь щупать. И мы умеем. Чего мы только не понаделали наощупъ!…каких только гигантов не по наплодила наша разумность!.. Космодромы, дворцы съездов, искусственные моря… каков дух созидания!., каковы масштабы виртуальных разрушений!.. Мы, разумные, мы давно уже изгнали из нашей, что н налево за углом, научности всякий намек на тайну: все тут у нас весомо и измеримо, у всего тут есть свой черед. И именно поэтому мы, разумные, так разрастаемся снаружи, а внутри у нас, где когда-то что-то было, победоносно булькает пустота. И мы, решив и впредь оставаться такими же полыми, будем с честью волочить, до самой братской могилы, бремя нашей победоносной клоаки.

      Но как же зябко хрупкой, тщедушной истине в наших коридорах и лабиринтах, как сиротливо жмется она к этим серым, холодным стенам, как хочется ей, бездомной, чего- нибудь материнского… Но где она, бесконечно терпеливая, дышащая теплом мать-душа? Различая своим зорким оком самые далекие, незримые горизонты, она не придает особого значения тем булыжникам и колдобинам, о которые разум обыкновенно спотыкается… да, душа бесконечно терпелива, в то время как разум требует конкретного и быстрого результата. И в этом неравном партнерстве разум сдается, отказываясь сожительствовать дальше со своей мучительницей: разум создает систему. Сам в себе, для себя и из себя. Создание системы – это отдых, передышка, это подготовка к новому акту сожительст ва с гуляющей где-то на стороне душой. И от этого бракоразводного процесса как раз-таки и нарождаются пущенные по миру истины.

      Мы сидим рядом, и один из нас влюблен в другого.

      Хорошо, что это не взаимно, иначе разве смогли бы мы изо дня в день приходить в одну и ту же, сбегающую амфитеартом к доске, Большую аудиторию? О чем бы там, у доски, не шла речь, какие бы потоки формул не захлестывали исписанные ленивой матершиной столы, взгляд сидящего неизменно упирается в ленинский лозунг – предупреждающий, предостерегающий, преграждающий: «Природа – бесконечна». Не будь этой дурной бесконечности, можно было бы к чему-то придраться, чему-то предъявить счет или, по крайней мере, чем- то удовлетвориться. Но ничем наша разумная научность не может