Жизнь волшебника. Александр Гордеев

это надо как-то пережить, – тупо повторяет он, – не сломаться. Главное, у тебя есть то,

      чего никто кроме тебя самого не пропьёт. Это твой талант. Сосредоточься сейчас на этом. Тебе

      ведь прославиться – раз плюнуть!

      – Вы с Элинкой будто сговорились, – грустно усмехается Серёга. – Она мне то же самое

      талдычит… А что в этой славе хорошего? Знаешь, что для меня главное? Знаешь, а?

      Его вопрос, конечно, риторический, но Серёга тем не менее пытливо смотрит в глаза. Пауза

      выходит слишком затянутой, и лишь сейчас становится понятным, что Серёга и пришёл-то уже под

      изрядным градусом. А теперь и вовсе пьян.

      – Ну откуда я знаю, – говорит Роман.

      – Для меня главное – не быть одиноким. Вот так. Может быть, ты болеешь чем-то другим, а я –

      этим. А слава, поверь мне, – это путь к одиночеству. Раньше я думал, что чем выше у кого-то

      слава, тем больше у него круг знакомых, тем больше он смыкается с ними. Но это не правда.

      Слава только разрушает дружбу и искренность.

      – Как же может она разрушать? – спрашивает Роман, хотя об этом можно догадаться и самому.

      – Во всяком случае, она ничего не даёт, – говорит Серёга. – Ну вот, например, занял я в

      прошлом году первое место на конкурсе баянистов. Мою фамилию напечатали в газете. Я её

      прочитал. Ну и что? Ответь: ну и что? Конечно, мне это интересно, потому что я знаю, что за

      фамилией – я. А другим? Ведь другие-то фамилии, которые там есть, мне до лампочки. Так же, как

      и моя фамилия – для других. Ну, было бы там вместо «Макарова» напечатано «Морозов»,

      «Баранов» или «Козлопупов», и что изменилось бы для других? Им-то что: не один, так другой. Вот

      тебе разве не всё равно, какие в газетах фамилии и фотографии? Или какая, например, фамилия у

      какого-нибудь премьер-министра Англии? Ты же его всё равно не знаешь. Ведь реального-то

      человека для тебя за этой фамилией нет. Ну, прославься ты до такой степени, что вклеят тебя в

      энциклопедию, и что тогда? Вот читаем мы слово «Пушкин» и понимаем, что за этим словом

      судьба, стихи и всё такое. А где человек? Слово «Пушкин» для нас лишь символ, бирка… Так чего

      же, спрашивается, рваться в эту историю? Чего там делать? Ведь история – это уже мертвечина.

      Лишь жизнь есть жизнь, и в ней все соки. Вот как это вино.

      Красиво он говорит. И про вино красиво, только уж, конечно, не про этот «Агдам». Наверное, у

      всех прославившихся людей вино другое, и в этом тоже смысл славы. Впрочем, это уже другая

      тема.

      – Но как же в слове «Пушкин» нет человека? – возражает Роман, даже довольный, что они ушли

      на какую-то нейтральную тему. – А разве через стихи, музыку, книги не передаются чувства,

      переживания человека и, значит, в какой-то степени и он сам?

      – Чушь! Классическое заблуждение! Каждый переживает лишь своё. Сами чувства не

      передаются, а возбуждаются в нас на основе нашего же опыта. Чувств без собственного опыта нет.

      И если ты чего-то сам не испытал,