Жизнь волшебника. Александр Гордеев

Короче, всё это происходило у нас в ограде. В первый же день. Я даже в

      дом войти не успел. Только с остановки пришёл. Встретились с отцом у ворот. Он как раз кому-то

      швейную машинку продал, и эту машинку выносили. А бабке Тане воду в бочку из водовозки

      налили, она её вёдрами в дом перетаскивала. Ну, в общем, она всё это увидела из-за забора,

      прибежала да моему батяне банным дюралевым ковшиком по башке раза два врезала. А потом

      они меня с тёткой Наташей к себе перетащили. Бабка Таня говорит, мол, едва отводились с тобой.

      Кинься он на меня в доме, то уж точно бы прикончил… Никто бы не помог. Ну что, посидел я в

      соседях, очухался, да ладно, думаю, домой-то всё равно идти надо. Прихожу, а отец спит на

      кровати. На голове такая шишка – смотреть жалко. А на диване в коридоре мама: тоже вдрызг. . А

      ведь это он, гад, её споил. Помню, как зажимал за печкой да силой водку вливал… Сволочь!

      Сначала силой, а потом она уже сама.

      Серёга никогда не был красавцем, но теперь со своим большим красным носом, с толстыми

      детскими губами и вовсе некрасив.

      – Вот так-то, – тускло произносит он, – родной папанька чуть на тот свет не спровадил.

      Встретил, называется…

      – Ну ладно, Серёга, что уж теперь… – бормочет Роман, понимая, что говорит что-то не то,

      чувствуя, что невысказанное раскаяние не позволяет сочувствовать искренне, – хорошо, хоть всё

      обошлось. Надо как-то пережить…

      Однако и этого сдержанного сочувствия хватает, чтобы Серёга пьяно захлюпал носом и стал

      размазывать слёзы. Платка у него нет, и Роман, отвернувшись, суёт другу полотенце. Неловко и

      больно всё это: никогда ещё их отношения не знали таких исповедей.

      – А ведь он мне когда-то баян купил, – еле выговаривает Серёга. – Пятирядный баян!

      Представляешь? И где он только его урвал? Да, главное, дорогой! Он в этот баян не одну свою

      зарплату вложил, не поскупился. А тут пошёл и уснул. Как же он уснуть-то мог, а? Вот что до меня

      не доходит. Он же видел, что соседки меня таском уволокли… Я стою над ним и думаю, что он

      сейчас даже не знает – живой я или нет. А может быть, перед ним уже не я, а дух мой стоит? Да он,

      наверное, и тогда бы дрыхнул…

      Выпивают ещё. Роман подходит к окну. Серёга пришёл к нему совсем с другим. Ему тоже нужен

      разговор по душам. Надо как-то успокоить его, утешить, понять. Понять-то его просто, а вот как это

      понимание и сочувствие показать? Как возможно: сегодня быть предателем, а завтра –

      утешителем? Ведь это же такая чудовищная ложь! Ну, притворится он сейчас, поговорит будто по

      душам, но как вспомнит Серёга эти иудины утешения потом, когда всё выяснится?! Так что же

      делать? Признаться во всём прямо сейчас? Признаться и добить его окончательно?

      – Ты уж прости, что я тут разнюнился, – бормочет Серёга. – Только это ещё не всё. Это только

      цветочки… Есть и ещё одна новость…

      Роман чувствует себя влипшим в пространство около окна.