Молодой Бояркин. Александр Гордеев

это

      и в малой мере не было обезличеньем. Когда Бояркина называли Радистом, то ему казалось,

      что на их маленьком корабле это даже точнее имени и фамилии, потому что прямо выражало

      его главное значение здесь. Командира между собой моряки называли Колобком, а чаще

      всего Батей. Он был маленький и быстрый. Особенно злое и решительное выражение

      придавал ему чуть вздернутый нос, похожий на небрежно прилепленную картошку. Распекал

      командир крикливо, не давая в ответ сказать ни слова, потому что не отыскивал у

      провинившегося каких-либо индивидуальных струн, а давил открытым "ломовым" способом.

      Вначале с исходного пункта Командир уносился чуть ли не к всемирным масштабам и,

      обрушив оттуда все, что хоть в какой-то степени соответствовало теме, он еще с полчаса

      талдычил то же самое, только с другими оборотами. Основная мысль, которую постоянно

      внушал он во всех чистках, была та, что в жизни вообще, а в морской службе особенно,

      мелочей не бывает.

      – Вахтенный журнал нужно вести тща-тель-нейшим образом, – поучал он

      радиотелеграфистов, – даже если кто-то пукнул в эфир – тут же запиши и распишись.

      Первая проработка Бояркина, на которую он попал почти сразу по прибытии на

      корабль, продолжалась полтора часа без передыха, потому что Николай не знал еще, что

      Осинина положено слушать молчком, даже когда он спрашивает. Бояркин же оправдывался,

      вставлял словечки, кое-где усмехался, приводя Осинина в бешенство. В конце концов,

      Командир все же вынудил подчиненного согласиться по всем пунктам, но Николай

      невзлюбил его. А потом, почти через полгода, Осинин открылся по-новому. Бояркин как-то

      попросил у механика корабля капитан-лейтенанта Рыжова (вот его почему-то никогда не

      называли с большой буквы механиком) книгу Джека Лондона, которую тот заканчивал

      читать. Офицер поправил воротничок и, сделав на лице какое-то холодное, неизвестно откуда

      взявшееся аристократическое выражение, буркнул что-то непонятное. Командир,

      оказавшийся рядом, сердито усмехнулся и, уведя Бояркина к себе, положил перед ним

      несколько журналов.

      – Здесь повесть "Белый Бим Черное Ухо", – сказал он, – лично я прочитал ее три раза.

      Раньше у нас не было замполита, и на политзанятиях мы читали этого "Бима" вслух. Именно

      на политзанятиях, потому что я не верю и никогда не верил в лекции, где только "ура!" да

      "'ура!". А пользу хорошего чтения я знаю с детства, еще с тех пор, как мне самому мать

      читала о Томе Сойере по несколько страничек в день. Не знаю, остается ли у вас в душе что-

      нибудь после теперешних занятий, но у нас на корабле нарушений дисциплины не было и

      раньше. Возьми почитай… Если хорошо прочитаешь, то обязательно поймешь, как надо

      любить зверей, природу, жизнь и как можно стать человеком.

      Говорили они еще долго. Командир рассказывал и с удовольствием показывал письма

      от