Молодой Бояркин. Александр Гордеев

делом только в том случае, если совершенствуешься в нем. Ты

      не имеешь права делать что-либо хуже, чем можешь. Только так ты можешь определиться в

      личность".

      После вахты он отыскал значение слова "личность" в философском словаре и сначала

      ничего не понял. Пришлось справиться и о других непонятных словах: "индивид",

      "социальность", "объект", "психика"… Глубина этих определений потрясла его. Но когда

      Бояркин, в конце концов, дошел до слова "философия" и обнаружил, что оно

      расшифровывается как "любовь к мудрости", то его охватил прямо-таки восторг. С этого

      времени словарь перешел в его шкафчик. Почти целый год Бояркин с его помощью

      терпеливо штудировал учебник "Основы философии". Со школы он усвоил лишь то, что

      философия для нормальной головы великовата. Поначалу было трудно, и, подстегивая себя,

      он решил, что если отступит, то должен будет на всю свою остальную жизнь официально

      признать себя безмозглым бараном… Но самообразование оказалось радостным – никогда

      еще Николай не ощущал такого обильного притока полезных знаний. Свою методику

      самообразования он назвал "способом отдирания", потому что ему приходилось буквально

      вырывать каждую мысль из книги, из букв, из слов. При чтении он через строчку, часто через

      слово отрывал взгляд от книги и повторял какую-либо мысль, пытаясь вообразить ее

      принадлежащей уже не книге, а ему самому, пытаясь слить ее уже с известным. Это было

      очень важным – не откладывать новую мысль в какие-то запасники, а тут же задействовать ее

      в свою основную мыслительную работу, и очень часто выходило так, что новые истины

      разъясняли какие-то старые понятия, впечатления, становясь как бы скелетом всего опыта.

      Бояркину понравился даже сам процесс этого самообразования, весь секрет которого он

      сводил к простому – к умению правильно читать. "Плохо нас этому учат в школе, – думал он,

      – если бы школа за десять лет научила правильному чтению, то уже одним этим она

      выполняла бы свое предназначение процентов на пятьдесят".

      У товарищей по кораблю штудирование Бояркиным такой "нудной" книги вызывало

      недоумение. Дальше всех пошел гидроакустик Трунин, широкоплечий, с большой круглой

      головой, любивший в свободное время поиграть гирями, – Николая за его занятия он просто

      возненавидел. Надорвавшись над этой дисциплиной в индустриальном техникуме, гиревик

      Трунин признал себя безнадежно тупым и ополчился не только на эту мудрую науку и

      преподавателей, но и на любого, заикнувшегося о философии. Как-то между делом Николай

      почти на пальцах, минуя специальные категории, объяснил Трунину один из философских

      законов. Тот удивился неожиданной простоте и сказал, что все равно это ерунда.

      – Зачем тебе это надо? – спрашивал он с подозрением. – Наверное, карьеру хочешь

      сделать. Ну, давай, давай – с этим ты далеко прыгнешь.

      –