Молодой Бояркин. Александр Гордеев

закончилась очередная морская вахта и пограничный

      корабль, на котором он служил, отдыхал на базе.

      Накануне вечером Бояркин заступил дежурным по кораблю и утром в "именинный

      день" его разбудил дежурный по низам. Сев на рундуке, Бояркин прислушался к

      монотонному гулу наверху и догадался, что это дождь. Оттого и спалось сегодня спокойно –

      кондиционер доносил сюда, в глухую каюту без иллюминаторов, атмосферу дождя.

      Николай тщательно выбрился, заодно подровняв ножницами электробритвы свои

      широкие усы, оделся, и не спеша, поднялся наверх. В ходовой рубке удачно, сразу на нужной

      странице, открыл вахтенный журнал и, записывая дату, почувствовал, что она словно бы

      знакома. Николай бросил карандаш в журнал и отошел к иллюминаторам. Время впервые за

      всю службу показалось быстротечным. Он с усмешкой вспомнил, как три года назад

      добивался чего-то своего, хотя этого своего еще не существовало, как петушился со своими

      петушиными мышцами на медкомиссиях, а по дороге в учебку дулся на весь белый свет. Но

      уж в самом отряде дуться стало некогда.

      * * *

      Весь учебный отряд с классами, спальными кубриками, обширными столовой и

      кухней (камбузом), с кинозалом, с контрольно-пропускным пунктом, с библиотекой, с

      фотоателье, с парикмахерской – помещался в одном здании, отделанном под серый

      монолитный камень с многочисленными отростками, с дырами арок и широких дверей. В

      общих чертах здание походило на букву "П", в незамкнутой стороне которой простирался

      господин великий плац для строевых занятий, разводов, маршей и парадов. Здесь же

      правильными рядами стояли абрикосовые деревья, располагались спортивные площадки,

      курилки, малые плацы для разводов в наряды. На дерзкое нарушение дисциплины походила

      кафе-веранда "Ветерок", но и "Ветерок" вынужден был своими зеркальными витринами

      отражать лишь голубое небо да серую стену главного здания.

      Все парни, попавшие в учебку и названные там курсантами, были поставлены в такие

      условия, при которых им в жизни не оставалось ничего другого, как действовать,

      действовать, действовать. Гражданская расхлябанность и недисциплинированность

      проходили быстро – за девять месяцев в отряде ребята проходили, словно через еще одно

      рождение.

      День в учебке начинался с интенсивной зарядки, которая иногда заменялась кроссом.

      Курсанты в трусах и ботинках коробками поротно выбегали из ворот части в улицу сонного

      городка. Бежали молча, дыша и топая в такт. Для разбуженных курортников все они были

      одинаковы: худые, упругие, загорелые до черноты. "Вы самая энергичная и самая

      действенная часть населения страны", – убеждали их командиры, требуя еще большей

      активности. По ним можно было проверять часы – выбегали из ворот части в строго

      определенное время и так же возвращались. За это время утренним сквознячком вытягивало

      из