Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу. Юлиан Семенов

черт его знает. Словом, все одно к одному.

      Из-за бамбуковой занавески выходит женщина, которая пела песню. Она молода еще, в глазах льдинки остановившиеся, лицо белое, декольте громадное, безвкусное. Она стоит и шепчет:

      – Скоты, скоты, грязные скоты!

      А где-то за ее спиной из номеров раздается заунывная, с пьяным всхлипыванием казачья песня. Доктор хватает Сомова за руку и шепчет:

      – Боже мой, Варя! Варенька Федорова! Господи, я же всю ее семью лечил! Неужели она? Варя, – говорит он. – Варенька, это вы?

      Варя посмотрела на доктора. В лице ее что-то дрогнуло, сломилось ее лицо.

      Доктор подбежал к ней, обнял ее, стал целовать ее, прижимать к себе, гладить по голове, повторяя:

      – Варенька, боже ты мой, Варенька, девочка! Варенька, что же это с вами, милая? Ну сейчас, сейчас, золотко, сейчас, погоди, сейчас я закажу всего, будем вместе сидеть. Знакомься, это Сомов – полковник из Парижа, Андрей Лукич.

      Варя, когда услышала слова доктора, как-то изумленно, с ужасом посмотрела на Сомова, шагнула к нему, сжав у горла худенькие свои кулачки, хотела что-то сказать, но вдруг, словно пьяная, упала к его ногам.

      Доктор захлопотал над ней, стал дуть ей в лицо, хлопать по щекам, потом бросился за перегородку. Там он сшиб что-то, выругался и закричал визгливым, непохожим голосом:

      – Бонаяси, Бонаяси, иди сюда! Воды! Воды! Бонаяси!

      Варя медленно вздохнула, поднялась, посмотрела на Сомова прежним, враз остановившимся заледеневшим взглядом, как-то непонятно, сквозь силу, усмехнулась и сказала:

      – Между прочим, полковник Генерального штаба Андрей Лукич Сомов – мой муж.

      Из-за занавески, куда только что скрылся доктор, вывалился горячечно пьяный офицер.

      – Мамзель, – сказал он, – мы так не уговаривались. Я вам аплодировал, а вы – дёру! Я вам два доллара уплачу за нежность.

      Сомов достает из кармана пятидолларовую бумажку, протягивает ее офицеру и говорит ему:

      – Подите отсюда прочь, милейший.

      Варя смотрит вслед ушедшему пьяному и говорит:

      – А мой муж никогда не был таким щедрым. Что с вами, Андрей Лукич, эка вы переменились. И внешне, и внутренне. Усы сбрили, вместо лысины – ишь какой элегантный.

      Сомов приблизил к Варе свое лицо и сказал:

      – Так вот: ваш муж – в Москве, на Лубянке. Случись что со мной здесь, он заложником пойдет.

      Варя усмехнулась. Что-то быстрое, яростно животное, промелькнуло у нее в глазах, и она сказала:

      – Мой муж Сомов в Стамбуле за два фунта стерлингов продал меня на ночь купцу. Так что не пугайте меня его жизнью.

      Сомов откинулся к стене, полез за сигаретами, деревянно, зацепенело закурил, сказал:

      – Ну, собственно, если вы хотите заглянуть в контрразведку, это четвертый дом отсюда. Видимо, вам, в вашем теперешнем состоянии, не поверят, скорее всего поверят мне. Ну ладно, даже если поверят, какой выигрыш? Я-то знал, на что иду, а вы? Сейчас платят два доллара – будут платить полтора. Каждая ночь – морщины и седина. Зеркальце-то