Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу. Юлиан Семенов

животных и рыб – он страстный коллекционер.

      Унгерн, склонившись над картой, энергическим жестом правой руки делает бросок на север, к границам РСФСР.

      – Запад есть Запад, Восток есть Восток, – говорит он. – И вместе им не сойтись. Так вот, я говорю вам: пора на север, дальше.

      Хатан Батор Максаржав ответил ему:

      – Монголия освобождена, дальше идти некуда, там Россия.

      – На севере не только Россия, – сказал Ванданов, – на севере банды Сухэ Батора.

      – Он монгол, – возразил Хатан Батор Максаржав.

      Унгерн сказал:

      – Нет, он не монгол. Монгол желтый, а он – красный.

      Хатан Батор пожал плечами:

      – О том, что он объявил красное правительство монголов, я не знаю, но я знаю, что он отдал аратам скот. Если это красный монгол, то мне это нравится…

      Унгерн и Ванданов быстро переглянулись. Унгерн положил свою девичью, красивую, тонкую руку на плечо Хатан Батора и сказал:

      – Ну что ж, брат, может быть, ты и прав. Если говоришь так ты, народный воин и герой, мы должны прислушаться к твоим словам.

      Унгерн и Ванданов, поклонившись императору и Максаржаву, уходят.

      Идут Унгерн с Вандановым в окружении охранников по Урге – среди пьяного разгула победителей. В одном месте пьяные казаки. На пустыре пьяные идут с гармошкой, поют лихую песню, с присвистом и улюлюканьем, в другом молчаливо дерутся из-за водочной бутыли, в третьем дерутся с монголом, отбирая у него барана. Унгерн подошел к казаку, стукнул его ребром ладони по шее, остолбенел казак, вытянулся в струнку, Унгерн обнял монгола, похлопал его по плечу, сказал ему что-то на родном языке, монгол упал на колени, воздел к Унгерну руку. Барон сказал казаку:

      – Сволочь! Глупая сволочь. Если сердце отдыха просит – на пустырь пойди, а не здесь – где глаз тысячи.

      Бросил казаку монету, кивнул Ванданову, пошел дальше. На пустыре пьяное казачье колет шашками чучело, на груди у которого приколота бумажка: «Я – Сухэ Батор».

      Идут среди этого дикого, пьяного разгула Унгерн и Ванданов не спеша, сосредоточенные, молчаливые.

      – Собери штаб, – наконец говорит Унгерн, – будем думать, как поступать дальше. Каков орех, а!

      – Орех крепок.

      – Русские не такие орехи грызли.

      – Ты же не русский, барон.

      – Милый мой, если есть на земле русские, так это только остзейские немцы. – Унгерн усмехнулся чему-то. – Все-таки история изобилует массой элегантных благоглупостей, и в то же время, не зная истории – только дрова пилить. Ты представляешь себе, раскосый, – ну не сердись, не сердись, душа моя, люблю, знаешь, что люблю, – ты представляешь себе, как это будет элегантно, ежели народный герой отдаст богу душу… Ну, словом, подумаем. Обожаю ребусы. Это тренирует мозг. Надо все время тренировать мозг и пальцы ног – это йоги уверяют. Так вот, штаб собирай, штаб.

      Ванданов спросил:

      – А парижского координатора?

      Унгерн, подумав минуту, ответил:

      – А знаешь – он солдат, его – тоже.

      МАЛЕНЬКИЙ ДВУХЭТАЖНЫЙ ДОМИК