Белый бунт. Сергей Ермолов

стучу. Дверь открывается, и, думаю, я никогда не забуду лица, которое увидел в проеме. Я передумал и перечувствовал все на свете, прежде чем увидеть его. Я чувствую, что мой бешеный пульс понемногу падает.

      – Ты чудо, – негромко говорю я и протягиваю букет красных роз.

      – Спасибо. Проходи. Я так устала сегодня. У меня был тяжелый день.

      – Я помогу тебе расслабиться. С тобой все в порядке?

      – Да, я, наверное, просто устала. Хотя совершенно непонятно, как можно устать, сидя несколько часов на одном месте, абсолютно ничего не делая. Чуть-чуть переигрываю, да?

      – Да, думаю – самую малость.

      Под моим взглядом она виновато улыбается.

      – Я все испортила, да?

      – Есть немного. А тебе это так важно? Я имею в виду мое мнение, – осторожно уточняю я.

      – Да, очень важно.

      – Не смеши меня.

      – Что же тут смешного?

      – Ты очень тактична.

      – Тактична?

      Она стоит, уставившись в окно. Как будто я – нечто настолько несущественное, что и замечать не стоит, разве только по крайней необходимости.

      – Вспоминаешь что-нибудь забавное?

      – Что? Так, ничего особенного. Просто думала.

      – Так, может, расскажешь, что стряслось?

      – Хотела выйти на улицу. Но дальше двери не получилось.

      – Ну, уже кое-что.

      – Ага.

      – Для начала неплохо.

      – Что ты хочешь?

      – Вина.

      – Мне не трудно приготовить тебе что-нибудь. Скажи только, чего ты хочешь.

      – Правда, ничего. Только вино.

      – Садись. Я налью. Ты просто ужасен. Ужасен.

      – Ты ведь все равно меня любишь? Или нет?

      – Конечно, да.

      – Я хотел сделать тебе комплимент.

      – Тогда – спасибо. Если хочешь, можешь устроиться и поудобнее. Ты, главное, не стесняйся.

      – Мне и так удобно.

      – Мне нравятся застенчивые.

      Наши взгляды встречаются, и в ее глазах мелькает что-то прежнее.

      И тут я, словно издалека, слышу собственный голос:

      – Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты злишься на меня?

      – Вовсе нет.

      – Злишься, злишься. Это хотя бы честно.

      – Не будь таким бестолковым.

      – Что это должно значить?

      – Ничего. Абсолютно ничего.

      Я лишь постепенно понимаю, что не все в жизни математика. Но кое-что на свете никогда не меняется.

      Наташа сидит за столом, пощипывает подбородок, хмурится. Она замечает:

      – Не думаю, что я себе очень нравлюсь в данный момент.

      – И мне ты не нравишься, и я сам себе не нравлюсь. Но нам обоим все это вообще-то по-настоящему не нравится, так зачем же утруждаться нелюбовью к самим себе?

      Я смотрю на часы. Я встаю и начинаю ходить взад и вперед, топая ногами, растирая руки и похлопывая себя по телу.

      – Ты неисправим!

      – Я не то