Холодные звезды (сборник). Сергей Лукьяненко

повторил я. – Кое-что я смог восстановить. Но многое – нет.

      – Боги древних! – в полном восторге воскликнул Тараи. – Я, пациент санатория с десятилетним стажем, могу поделиться новостями!

      – Да, Агард. И я буду очень признателен тебе.

      – Ты хоть помнишь, что раньше Матушка светила в другом небе? Что раньше звезд было так много, что ночь немногим отличалась от пасмурного дня?

      – Допустим, что помню. Хотя на самом деле я это вычитал.

      – Невероятно! – Тараи так дернул рукой с зажатой в ней кружкой, что расплескал драгоценный самогон. Печально глянул на залитый ватник и продолжил: – Вы прокололись! Вы, наши любимые регрессоры! Двенадцать лет назад сунули нос туда, куда не следовало! Полезли налаживать Дружбу – и получили по загривку!

      – Ты рад этому? – удивленно спросил я.

      – Да! – с вызовом ответил Тараи. – Нет, мне жаль тех ребят, что погибли. Конечно. Но рано или поздно подобное должно было случиться. Нельзя бесконечно нести во Вселенную собственную этику, пусть даже абсолютно правильную. Не нужна звездам наша любовь, Ник!

      – А что тогда нужно? Если не любовь?

      Я не то чтобы был с ним не согласен. Наоборот, его тихий бунт был мне симпатичен… мне, космическому извозчику Хрумову, а не регрессору Нику.

      – Что нужно? Я не знаю, Ник. – Агард развел руками. – Я ведь историк. Не прогнозист, не философ, не Наставник… Может быть, уважение?

      – Вместо любви?

      – Прежде любви. Если она придет, конечно. Это ведь такая смешная вещь, любовь… – Тараи засмеялся. – Ты знаешь, сколько значений было раньше у этого слова? А сколько осталось? А? Когда тебе разрешают с самого детства дружить с девочкой и говорят про то, какая вы славная пара, – разве это любовь?

      – Нет, – ответил я. Представил Катти и поправился: – Не знаю.

      – Ты умный парень, Ник. Мало кто сумеет сказать хотя бы «не знаю».

      Тараи вздохнул.

      – Значит, Уход. Отвлекся я… Мы бежали. Ник. Позорно и постыдно бежали, оказавшись перед выбором – скрыться или быть уничтоженными. А словесная чушь про нежелание жертв… это уже ваш любимый принцип Обратимости Правды…

      Он захохотал – и вдруг замолк. Уставился на меня с испугом, словно сообразив, что слишком уж разговорился.

      – Мне тоже кажется, что Обратимость Правды – не самая верная мысль, – сказал я, вставая. – Я пойду спать. Долгий был день.

      Тараи неуверенно спросил:

      – Если я останусь на ночь здесь…

      – Как угодно.

      Я коснулся двери – та открылась. Темно, горит лишь одна лампа. Здесь есть управление светом, или он выключается автоматически? В бараке была полная тишина, лишь за стенами шум ветра. То ли спят все, то ли притворяются.

      – Агард, ты вроде бы неплохой человек, – негромко сказал я. – Слушай, как ты здесь выжил?

      Он молчал, и я касанием заставил дверь закрыться.

      – Я болтун, Ник. Рассказчик. Вечера долгие, жизнь скучная. А я много чего помню про древние эры. А еще больше придумать могу. – Агард подмигнул: – Всякая небывальщина… что взять с больного историка?

      – Не удивляюсь, – сказал