Шпага д'Артаньяна, или Год спустя. Ораз Абдуразаков

расскажете мне то, о чём поведала вам герцогиня.

      – Она высказала уверенность в особом положении герцога д’Аламеда.

      – При дворе Филиппа Четвёртого?

      – Более того, государь.

      – В Испании и Австрии?

      – В христианском мире вообще.

      – О чём же она говорила?

      – Герцогиня де Шеврёз утверждала, что ваннский епископ – генерал иезуитов.

      – Генерал ордена?! Он? Невозможно!

      – Вы лучше меня знаете, государь, что слово «невозможно» было не в ходу у четырёх мушкетёров.

      – Но он француз.

      – Я думал об этом. Герцог довольно долго прожил в Мадриде и в совершенстве владел испанским; налицо два соблюдённых условия для получения кастильского подданства.

      – Это похоже на правду, но каким же образом?..

      – На этот счёт я осведомлён не лучше вас, государь, да и сама герцогиня знала немногое.

      Как мы можем видеть, суперинтендант не счёл нужным упомянуть в разговоре с королём о письме, полученном в самом начале голландской кампании, в котором Арамис совершенно недвусмысленно заявлял о своём статусе. Кольбер умолчал и о том, что герцог открылся ему ещё в Блуа во время памятных переговоров.

      Людовик довольно долгое время хранил сосредоточенное молчание, а затем заговорил, как бы размышляя вслух:

      – Если это соответствует истине, то герцог д’Аламеда – действительно повелитель Испании, коль скоро иезуит Нитгард – фаворит королевы, министр и Великий инквизитор. Я понимаю теперь, почему и посол был иезуитским проповедником. Господи помилуй, да что же это за страна и как терпят испанцы, что хунтой заправляют француз, немец и… кажется, этот д’Олива – итальянец?

      – Ваша правда, государь, преподобный отец – уроженец Генуи, а его полное имя – Джованни Паоло д’Олива. И всё же главный среди них – француз, а значит, действовать следует через его светлость. Ваше величество согласны с этим?

      – Разумеется, согласен, господин Кольбер, разумеется.

      – В таком случае я потороплюсь с письмом, и нынче же вечером…

      – Не стоит, сударь, – остановил его король, – это послание, в свете всего сказанного ранее, должно быть тщательнейшим образом продумано и взвешено. Посему не спешите.

      – Повинуюсь, государь.

      – Помните, что я вам сказал. А теперь мне хотелось бы поговорить с вами о менее важных делах.

      – Я весь внимание.

      – О, сударь, не лукавьте, – рассмеялся Людовик, – ибо вы давненько не уделяли своего драгоценного внимания тому, о чём я собираюсь беседовать с вами.

      – Что же это, государь?

      – Я знаю, что вы не любитель светских развлечений и не одобряете пышных торжеств. Но близится зима, а с нею – переезд в Фонтенбло, и тут никак не обойтись без празднества.

      Помрачневший Кольбер лишь сдержанно кивнул. Король тем временем продолжал:

      – Мне известно, что вы считаете безумствами траты на подобные увеселения. Но поверьте, сударь, что они не менее побед французского оружия возвышают нас в глазах Европы. Пышность двора говорит о могуществе