Шпага д'Артаньяна, или Год спустя. Ораз Абдуразаков

Испании? Простите, но не бредите ли вы?

      – Государь, я в здравом уме.

      – Член Королевского совета – ещё куда ни шло, советник её величества – допускаю… Но едва ли от него зависит слишком многое.

      – Однако полтора года назад ваше величество общались с ним так, будто он располагает немалым влиянием в Мадриде.

      – Повторяю вам, сударь, что он представлялся мне одним из временщиков, которых было чересчур много после господина Оливареса. И я, при всём своём отвращении к людям подобного сорта, не склонен был пренебрегать их могуществом либо умалять его. Но теперь, после смерти моего тестя… О нет, не думаю, что герцог имеет реальное влияние.

      – Уверяю ваше величество, что именно теперь, в период междуцарствия…

      – Господин Кольбер!

      – Государь, так я определяю время до совершеннолетия Карла Испанского. Итак, повторяю, с установлением регентства герцог д’Аламеда, напротив, обрёл куда большую власть, нежели когда-либо, ибо ныне он – единственный дееспособный источник власти, берущей начало от божественного права.

      – Что вы говорите, сударь! Единственным источником божественной власти в Испанском королевстве остаются наследник престола и королева-мать, а в случае их скоропостижной кончины, что не редкость в этом роду…

      – В этом случае, государь?..

      Король понял, что увлёкся, и поспешил исправить положение:

      – Впрочем, мы ушли в сторону. Потрудитесь объясниться, господин Кольбер.

      – Охотно, государь, но для этого мне придётся вернуться в прошлое.

      – В прошлое?

      – Да, лет на семь назад.

      – А! – невольно вскрикнул побледневший король, взглядом пытаясь вырвать тайну из самого сердца собеседника. – Ваши воспоминания о герцоге простираются на семь лет назад?

      – Именно так, государь.

      Людовик прикрыл глаза, ощутив приступ внутренней дрожи. Перед ним промелькнули образы его брата-близнеца и Фуке, томящихся в темнице. Затем снова посмотрел на чёрную фигуру, стоявшую перед ним, и мгновенно успокоился: Кольбер не мог знать роковой тайны.

      – Что ж, вернёмся в прошлое, сударь, – попробовал улыбнуться он.

      – Я припоминаю, что семь лет назад беседовал с одной из прежних приятельниц Арамиса. Вы понимаете, государь, что, называя герцога д’Аламеда его боевым прозвищем, я лишь стараюсь быть точным.

      – Не беспокойтесь, сударь. Итак, эта женщина была любовницей герцога в те времена, когда сам он был мушкетёром Арамисом?

      – Верно, государь. Эта дама сообщила мне много любопытного из жизни своего возлюбленного.

      – Видимо, что-то компрометирующее?

      – Наоборот, ваше величество, чрезвычайно лестные вещи. В её устах Арамис уподобился античным героям, воспетым Гомером.

      – Понимаю. Влюблённые глаза в каждом могут различить Аякса.

      – Скорее Улисса, ваше величество. Однако, справедливости ради, должен добавить, что целью этого рассказа было погубить ваннского епископа.

      – О, женское коварство! Ну скажите, может ли быть что-либо прекраснее любви красавицы?

      – Затрудняюсь