Узник Двенадцати провинций. Франсуа Плас

человек посягает на власть Бога. А сделать это, стало быть, можно только с помощью дьявола. Вот только, что ж поделаешь, страдание бывает порой столь коварно, столь жестоко, что продашь и тело, и душу, лишь бы от него избавиться. И пусть кюре предает анафеме кого хочет, небеса могут подождать хоть целую вечность, а мы идем в единственный дом, где живет последняя надежда. В дом знахаря. Страдание бросает нас в его объятия. Первое дело – выкорчевать корень зла. Скорее, здесь и сейчас, безотлагательно. Любой ценой. Душу можно спасти потом, это успеется.

      И, едва исцелившись, мы забываем помогавшего. Тело возвращается к своей исконной покорности, к рабскому повиновению. Якшаться со знахарем – увольте. Пусть идет своей дорогой. Мы с ним больше не знакомы. Мы злы на себя за то, что пришлось показаться ему слабыми и жалкими. Он снова колдун, насылающий град и наводящий порчу. Встретив его, мы переходим на другую сторону улицы.

      Но я-то не обладал силой духа старого Браза. Это он был всю жизнь несгибаем под напором жалоб и слез, завидущих глаз и убийственной ревности, людских безумств и проклятий. Женщина, еще в понедельник благословлявшая его за то, что он спас ее дитя, в воскресенье плевала ему вслед, а знаете почему? Потому что он вылечил корову соседки! Бедный старый Браз. Только я один видел, как он плакал в ландах, разметав по ветру свою седую гриву. Я был слишком слаб, чтобы пойти без него по этому пути. Слаб и так далеко от дома.

      Силде по другую сторону стола пыталась уловить ход моих мыслей. Она отступила, но не сдалась и предпочла сменить тему.

      – Ты пойдешь со мной на торги?

      – Я не знаю, о чем ты.

      – Сегодня сварят Бабушку. Будут танцевать всю ночь. А ее мясо пойдет на продажу. Люди приезжают издалека по такому случаю. Даже из Брюгелюде. Красивые господа, нарядные дамы. Богачи. И вся таможня тоже, потому что должен же кто-то следить за весами, особенно когда делят сердце.

      – Если им некуда девать деньги, пусть их!

      – Будут петь песни, Гвен, будут танцевать. Неужели ты не хочешь пойти повеселиться?

      – Не хочу.

      – В этом нет ничего порочного, уверяю тебя.

      – Не будем больше об этом, ладно? И имей в виду, что я плевать хотел на эту черепаху. Зовись она хоть Бабушкой, хоть черепашьим рагу или еще как. Это животное, и только. Варите ее, тушите, запекайте, мне-то что. Жрите от пуза. Только я-то вам на что сдался? Меня от этого воротит.

      Силде была готова расплакаться – я обидел ее. Заправив прядь волос под чепец, она добавила:

      – Йорн вернется завтра.

      – Вот и хорошо! Я вижу, что ты по нему скучаешь.

      – Конечно, я по нему скучаю. Ну же, Гвен! Почему ты так сух со мной? Что я тебе сделала? Тебе здесь плохо?

      – Прости меня, я просто не в духе. Иди повеселись.

      Но это прозвучало немного фальшиво. Я не был уверен, что рад возвращению Йорна. Силде по своему обыкновению запустила руку мне в волосы, и я резко оттолкнул ее. Я больше не хотел, вот что. Йорн ведь – сколько