Фатум. Том второй. Голова Горгоны.. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

в ворота Санта-Инез, которые захлопнулись у них за спиной, как капкан.

      Смерть облизывалась на остриях пылающих сабель; осатаневшие кони харкали пеной, но…

      Луис стоял средь притихших монахов с красным, точно сан-грия⁵⁷, лицом, и не знал: разрыдаться ему или пустить себе кровь. В груди его клокотало, о стиснутые зубы колотился крик.

      Изрубленные тела, вынесенные на циновках в центр атрио, принадлежали им, но разум Луиса отказывался сие понимать. Он застонал, будто задохнувшись от сокрушительного удара.

      – Кто-о?!! – заорал он. Пугающий крик взлетел и тяжело упал как камень.

      Запуганные индейцы и мексиканцы круче втянули головы. Завернувшись в пестрые одеяла, они сидели на корточках, проглотив языки, словно большие нахохлившиеся птицы на жердях корраля.

      «Куда подевалась Терези? Ее голос? Ее зеленый миндаль глаз?!»

      Он перевел взгляд, и его впалая, чисто выбритая щека задрожала.

      Их исколотая оголенная плоть, омытая от крови монахами, была что мрамор, под бледностью коего ветвились полоски сплющенных вен. Луиса едва не вывернуло: голова майора лежала у его сапог: серая, молчаливая, жуткая. В срубленном взлобье стояла заклекшая бурая каша.

      Капитан тужился держаться стойко, но глаза его казались выжженными дырами. Он хрипло кашлянул и раздавил сигару о покрытую шрамами ожогов кирасу. Отойдя в сторону, хватил полную грудь ломкого утреннего воздуха; на миг ему показалось, что его мозг проперчили порохом; малейшая искра – и он взорвется к чертовой матери. Пальцы дернули хлястик подсумка, пошарили початую бутылку; локоть согнулся, губы всосали горлышко и вкус жизни обжег гортань.

      У Сыча отвалилась челюсть, он то таращился на трупы, то переводил диковатый взгляд на капитана.

      «Что будет? Что будет?»

      На Санта-Инез навалилась тишина.

      Ветер обдавал собравшихся, как дыхание горна. Лица и руки людей то и дело ощущали уколы песчинок, стегаемых ветром. Индейцы воровато корябали головы, полные песка, что немилосердно чесались.

      Огонь текилы опалил желудок, но де Аргуэлло трясло. Заскрежетав зубами, он попытался остудить пламень гнева; однако тот черта с два проходил.

      – Убью! – взвинченно прохрипел он. – Из ада достану, но убью! Аракая, ко мне!

      * * *

      Сержант еще сипел. Он корчился жирным червем у ног капитана, держась за нос, из которого будто из родника хлестала кровь. Нижняя губа была не краше, она словно побывала в мясорубке.

      – Как допустил, скотина? – пуще наливаясь лютостью, повторил Луис.

      – Помилуй… те… Не могу знать, сеньор де Аргуэлло, – сквозь кашель затравленно хрюкнул коррехидор, еще жутко напуганный, чтобы пошевелиться. – Люди подтвердят… там никого не было, на таких уж мы напоролись… Я хотел…

      Сержант заткнулся, свернувшись клубком под умызганным кровавой слякотью сапогом капитана.

      – «Не могу знать», – зашипел сквозь стиснутые зубы Луис, но в ответ услыхал едва слышное: «Убей».

      – Ладно, вставай, падаль, – фыркнул он. –

57

Сан-грия – красное вино (исп.).