Идущие полем. Снежана Каримова

начиналась сразу за полем. Из-за него же мы и переехали. Чтобы быть ближе к батюшке. Но я все-таки радовался, что хотя бы поле разделяло нас.

      Ладный двухэтажный коттедж священника выделялся среди простых деревенских домов. Видно дома раздаются по святости. Тогда Серый Дом мы точно заслужили.

      Я нажал кнопку звонка, и дверь открыла матушка Варвара. На ее молодом румяном красивом лице сияла вежливая улыбка. Но увидев наши виноватые физиономии, она тоже вмиг стала серьезной и без разговоров впустила в дом.

      Отец Анатолий был на кухне и чаевничал (тоже, наверное, малиновыми листами).

      Если встретить Кусочкова в городе, то сложно будет признать в нем священника, особенно старообрядческого. Рясу он надевал только в церкви, косоворотку не носил, а ходил в обычной рубашке. Волосы цвета соли с перцем зачесывал назад, обнажая высокий лоб, и имел вид, скорее, интеллигентного преподавателя ВУЗа, чем священника. Бороды лопатой тоже не было. Да и вообще никакой бороды. Но это другая история.

      – Отче, мы согрешили, слушали радио… – заунывно начали мы с Гришкой каяться сразу с порога.

      Кусочков отвлекся от чашки и почесал голый подбородок, соображая. Епитимия зависела от прегрешений и фантазии священника: земные поклоны, молитвы, духовное чтение, дополнительные дни поста. Вообще-то дело это было добровольным, но разве кто-то нас спрашивал.

      Самую большую епитимию на меня наложили позже – год питаться отдельно от всех и дополнительно поститься по понедельникам. Но на этот раз Кусочков проучил нас довольно мягко. Мы с Гришкой тихо радовались, что дым от наших самокруток к приходу мамы уже выветрился, а, значит, грешны мы были только за радио. Не пойман – не вор, как говорится.

      Так что мы отделались дополнительными тремя лестовками земных поклонов перед сном в течение недели. У лестовки – староверских четок – сто девять «ступеней», всего, получается, триста двадцать семь штрафных поклонов. Ерунда. Видали и похуже.

      – И не думайте о епитимье, как о наказании, – поучал Кусочков. – Это духовное лекарство, борьба со страстями. Вы врачуете раны, оставленные в душе грехом. Епитимия дает вам силы для истинного покаяния, для духовного возрождения.

      Так что, в конце концов, души мы свои исцелили, и даже тела в этот раз не пострадали (у мамы была тяжелая рука). А вот радио… Без антенны из магнитофона лились лишь заунывные голоса церковного хора.

      Мы переживали утрату антенны, а Анька переживала наказание и нашу шалость. Она добровольно (вот дурочка!) «врачевалась» с нами духовно, отсчитывая штрафные поклоны, и предупредила нас, что отныне не будет больше прикрывать наши грехи.

      Суровая Анька, семилетняя Анька, поджимающая пухлые губы и вещающая о грехах, расстраивала меня больше, чем потеря антенны.

      В этот раз мы с Гришкой были побеждены, но не сломлены. И когда мама в очередной раз отправилась в город уже вместе с Анькой, снаряжать нашу первоклашку в школу, мы принялись за эксперименты.

      Я