Средний пол. Джеффри Евгенидис

коротышка.

      – Морскими перевозками, – ответил Зизмо.

      – Как это мило, что вы зашли к нам, – вмешалась Лина. – Но, честно говоря, мы как раз собирались ужинать. А вечером хотели пойти в церковь. К тому же Левти в девять ложится спать, чтобы как следует отдохнуть. Он любит вставать со свежей головой.

      – Очень хорошо. Очень хорошо. – Они надели шляпы и отбыли.

      До выпускного маскарада оставалось несколько недель. За это время Дездемона должна была сшить паликари, украшенное красной, белой и синей тесьмой, а Левти – получить деньги, выдававшиеся из бронированного грузовика. Накануне праздника Левти доехал на трамвае до площади Кадиллака и вошел в магазин одежды «Голд», где его ожидал Джимми Зизмо – он обещал помочь Левти выбрать костюм.

      – Скоро уже лето. Как насчет кремового? С желтым шелковым галстуком.

      – Нет. Преподаватель английского сказал: или синий, или серый.

      – Они хотят превратить тебя в протестанта. Сопротивляйся!

      – Я возьму синий, – говорит Левти с прекрасным произношением.

      (Тут выясняется, что продавец тоже чем-то обязан Зизмо. И предоставляет им двадцатипроцентную скидку.)

      Тем временем в дом – для благословения – наконец приходит священник греческой православной церкви Успения. Дездемона с тревогой следит за тем, как он выпивает предложенный ею стакан «Метаксы». Когда они с Левти стали прихожанами, священник чисто формально поинтересовался, обвенчаны ли они. И Дездемона сказала, что да. Ее воспитали в убеждении, что священники могут отличить правду ото лжи, но отец Стилианопулос лишь кивнул и вписал их имена в церковный журнал. Он ставит стакан, встает, произносит благословение и окропляет порог святой водой. Но еще до конца церемонии Дездемона снова начинает что-то ощущать, а именно – что святой отец ел на завтрак. Она чувствует запах его пота, когда он поднимает руку для крестного знамения. И когда она его провожает к дверям, ей приходится задержать дыхание.

      – Спасибо, отец, спасибо.

      Стилианопулос уходит, но толку от этого мало.

      Как только Дездемона делает вдох, она чувствует запах удобрений на цветочных клумбах и капусты, которую варит соседка, миссис Чеславски, и она может поклясться, что где-то стоит открытая банка горчицы. Она вдыхает все эти запахи и инстинктивно прижимает руку к животу.

      В это самое мгновение открывается дверь спальни. Выходит Сурмелина. У нее пол-лица напудрено и нарумянено; другая половина, без макияжа, выглядит зеленой.

      – Ты что-нибудь чувствуешь? – спрашивает Сурмелина.

      – Да. Я чувствую все запахи.

      – О господи!

      – Что такое?

      – Я не думала, что это может случиться со мной. С тобой сколько угодно. Но только не со мной.

      В тот же день в семь часов вечера в Детройтской гвардейской оружейной палате. Свет меркнет, и двухтысячная аудитория начинает рассаживаться. Крупные деятели бизнеса пожимают друг другу руки. Джимми Зизмо в новом кремовом костюме с желтым галстуком садится нога на ногу, покачивая кожаной туфлей.