Средний пол. Джеффри Евгенидис

написано «штрейкбрехер», а ремень привода обрезан. Пока он искал новый привод, прозвучал рожок, и конвейер остановился.

      – В чем дело? – заорал на него бригадир. – Каждый раз, останавливая конвейер, мы теряем деньги. Если это повторится еще раз, ты будешь уволен. Понятно?

      – Да, сэр.

      – Запускайте!

      И лента конвейера снова начинает двигаться. Когда бригадир уходит, О’Молли оглядывается по сторонам и шепчет:

      – Не старайся всех обогнать. Понял? Иначе нам всем придется работать быстрее.

      Дездемона оставалась дома и занималась приготовлением пищи. Ей теперь не нужно было ухаживать за шелкопрядами и подстригать тутовые деревья, доить коз и сплетничать с соседями, и моя бабка полностью посвятила себя кухне. Пока Левти обтачивал подшипники, Дездемона готовила пастиччио, мусаку и галактобуреку. Она засыпала кухонный стол мукой и выскобленной палкой от швабры раскатывала тесто в листы не толще бумаги – они выходили у нее один за другим, как на конвейере, заполняя кухню. Потом Дездемона переносила их в гостиную и раскладывала на мебели, покрытой простынями. Она расхаживала взад-вперед, добавляя грецкие орехи, масло, мед, шпинат и сыр, потом закрывала все это другим листом теста, смазывала маслом и отправляла в печь. На заводе рабочие валились с ног от жары и усталости, а моя бабка умудрялась трудиться в две смены. Утром она вставала, чтобы приготовить завтрак и собрать ланч мужу, затем мариновала в вине ногу барашка. Днем она готовила домашние колбасы с фенхелем, которые затем развешивала коптиться над обогревательными трубами в подвале. В три часа она начинала готовить обед и только после этого позволяла себе передышку. Она садилась за кухонный стол и раскрывала свой сонник, чтобы определить значение сна, приснившегося накануне. Не было случая, чтобы на плите попыхивало меньше трех кастрюль. Время от времени Джимми Зизмо приводил домой своих коллег по бизнесу – неуклюжих мужчин с ветчинными лицами в широкополых шляпах. И Дездемона всегда была готова накормить их. Потом они уходили, и она мыла за ними посуду.

      Единственное, с чем она не могла смириться, так это с походами по магазинам. Американские магазины пугали ее, а продукты повергали в уныние. Даже много лет спустя, увидев у нас на кухне «Макинтош Крогера», она поднимала его и говорила: «Ну и что? Мы этим коз кормили». Любой местный рынок вызывал в ней воспоминания об аромате персиков, инжира и грецких орехов в Бурсе. Не прожив и нескольких месяцев в Америке, Дездемона уже страдала от неизлечимой ностальгии. Так что после рабочего дня на заводе и занятий английским Левти еще приходилось закупать баранину, овощи, специи и мед.

      Так они и жили… месяц… три… пять. С трудом они вынесли свою первую мичиганскую зиму. Январь, начало второго ночи, Дездемона Стефанидис спит в ненавистной шляпе, полученной от активисток Христианского союза женской молодежи, пытаясь спастись от холода, проникающего сквозь тонкие стены. Трубы отопления вздыхают и звенят. Левти, положив тетрадь на колени, при свете