Лабиринт. Кейт Мосс

далекоидущие последствия, что я счел должным разделить их с вами. Потому что они касаются каждого из вас. Ради тех, кто не присутствовал на последнем совете, позвольте напомнить вам положение дел. Разгневанный бессилием своих легатов и проповедников, присланных обратить свободный народ этих земель в повиновение Римской церкви, на прошлую Пасху его святейшество папа Иннокентий Третий провозгласил крестовый поход, дабы избавить христианские земли от того, что он называет «заразой ереси», невозбранно распространяющейся в землях Pays d’Oc. Так называемые еретики, Bons Homes, по его словам, хуже даже сарацин. Однако каким бы страстным и красноречивым ни был его призыв, к нему все остались глухи. Король Франции не откликнулся. Никто не спешил поддержать его. Предметом его ненависти был мой дядя, Раймон Шестой, граф Тулузский. В самом деле, именно неосторожные действия моего дяди, вызвавшие убийство папского легата Петра де Кастельно, впервые заставили его святейшество обратить взгляд на наши земли. Дядю моего обвиняют в том, что он попустительствует распространению ереси в своих и, следовательно, в наших владениях. – После короткой паузы Тренкавель поправился: – Нет, не попустительствует, а поощряет Bons Homes искать прибежища в своих владениях.

      Иссушенный постами монах, стоявший у самого возвышения, поднял руку, желая заговорить.

      – Святой брат, – быстро отозвался на его движение Тренкавель, – прошу у тебя еще немного терпения. Когда я закончу, все получат возможность высказаться. Еще будет время для дебатов.

      Монах с недовольным видом уронил руку.

      – Грань между терпимостью и поощрением, друзья мои, неуловимо тонка, – негромко продолжал виконт, а Пеллетье незаметно кивнул, одобряя искусное ведение дела. – И потому, хотя я признаю, что благочестие моего высокочтимого дяди не столь твердо, как хотелось бы, – он выдержал паузу, давая слушателям возможность выразить свое неодобрение, – и хотя его поведение вряд ли можно назвать безупречным, не нам решать, кто прав, кто виноват в этом деле. – Он улыбнулся. – Пусть священники спорят о богословии и оставят нас, прочих, в мире.

      Он помолчал, и по лицу его прошла тень. В голосе уже не было улыбки.

      – Не впервые пришельцы с Севера угрожают независимости и суверенности наших владений. Не думаю, чтобы эта угроза осуществилась. Не могу поверить, чтобы кровь христиан пролилась на христианские земли с благословения католической церкви. Мой дядя в Тулузе смотрит на вещи мрачнее. Он с самого начала предполагал возможность вторжения. Для защиты своих земель и суверенной власти он предлагал нам союз. Вы помните мой ответ: что мы, народ Pays d’Oc, живем в мире с соседями, будь то Bons Homes, евреи или даже сарацины. Если они соблюдают наши законы, уважают наши обычаи, то они принадлежат к нашему народу. Таков был тогда мой ответ. – Виконт помедлил. – И таков будет он и теперь.

      При этих словах Пеллетье снова одобрительно кивнул, видя, как волны согласия расходятся по Большому залу, захватывая даже епископов и священников. Только тот одинокий монах – доминиканец, судя по цвету