Лабиринт. Кейт Мосс

войске много баронов и могущественных владетелей Севера. Конгост, тебе слово!

      Услышав свое имя, эскриван немедленно отложил перо. На лоб ему падали мягкие влажные волосы, кожа от многолетнего пребывания под крышей сделалась рыхлой и бледной до прозрачности. Конгост с показной важностью поднял свою большую кожаную сумку и извлек из нее пергамент. Казалось, его потные ладони живут собственной, отдельной от хозяина жизнью.

      – Не тяни, парень, – нетерпеливо пробормотал себе под нос Пеллетье.

      Прежде чем приступить к чтению, Конгост выпятил грудь, многозначительно откашлялся и наконец произнес:

      – Одо, герцог Бургундский; Эрве, граф Неверский; Сен-Поль, граф Овернский; Пьер д’Осер, Эрве де Женев, Ги д’Эвре, Гоше де Шатильон, Симон де Монфор…

      Конгост читал пронзительным бесстрастным голосом, однако каждое имя падало, словно камень в сухой колодец, эхом отдаваясь по залу. Все это были могущественные враги, влиятельные бароны северных и восточных земель, располагающие средствами, деньгами и людьми. Таким противником невозможно было пренебречь.

      Мало-помалу сила и облик Воинства – l’Ost, – собравшегося против южных земель, обретали очертания. Даже у Пеллетье, уже читавшего перечень, прошел по спине холодный озноб.

      Теперь в зале стоял негромкий равномерный ропот удивления, недоверия, страха…

      Пеллетье нашел взглядом катарского епископа Каркассоны. Тот внимательно слушал, и лицо его не выражало никаких чувств. Рядом стояли несколько катарских священнослужителей – parfaits, или Совершенных. Затем острый взгляд кастеляна выхватил из толпы Беренгьера де Рошфора, католического епископа Каркассоны, стоявшего, сложив ладони, в другом конце зала в окружении священников католических соборов Сен-Назер и Сен-Сернен.

      Пеллетье не сомневался, что, по крайней мере на время, де Рошфор предпочтет хранить верность виконту Тренкавелю, а не папе. Но надолго ли хватит его верности? Человеку, который служит двум господам, доверять нельзя. Он изменит, и сие так же верно, как то, что солнце взойдет на востоке и зайдет на западе. Пеллетье не в первый раз задумался, не будет ли разумнее отослать церковников, дабы те не услышали ничего такого, о чем сочтут своим долгом сообщить своему начальству.

      – Мы с ними справимся, сколько бы их ни было, – долетел до него выкрик из дальних рядов. – Каркассона несокрушима!

      Этот крик подхватили со всех сторон, и он раскатился по залу, как гром по ущельям и расщелинам Монтань-Нуар.

      – Пусть только взойдут на холм, – крикнул кто-то, – мы научим их драться!

      Подняв руку, Раймон Роже улыбкой поблагодарил за это проявление верности.

      – Мои господа, мои друзья, – заговорил он, почти до крика повышая голос, чтобы быть услышанным в гомоне. – Благодарю вас за отвагу, за нерушимую верность. – Он выждал, пока спадет шум. – Люди Севера не обязаны нам союзнической верностью, и мы не связаны с ними союзом, кроме того, который связывает всех людей на земле во Господе. Однако я не ожидал предательства от того, кого связывают