Саламанкеро. Анна Михалевская

хотел возразить, но запоздало понял, что говорить не с кем. Он разочарованно уставился под ноги. Рыхлый снег был вспорот дорожками следов, на дне – серые комья грязи. В сугроб у стены упал алый лепесток и торчал там надутым парусом. Юноша поднял его, бережно опустил в карман плаща.

      Солнце вот-вот нырнет за дома, а он так и не дошел до улицы Пекарей. «Что, страшно?» – прозвучал в голове голос незнакомца. «Нет, – упрямо возразил Эймар, – пусть боится кто-нибудь другой, а я еще поборюсь!»

      От переулка неровной колеей тянулись свежие следы от повозки, слышался отдаленный скрип колес. Значит, толстяка, который так ратовал за «покой порядочных людей», еще можно догнать. И проучить зануду – это ведь из-за него Эймар остался без розы!

      След вился между высоченных особняков с огромными витражными окнами, спускался к площади Бьянти, и вконец терялся в ремесленных кварталах. Юноша попытался разобрать следы – башмаки, лошадиные подковы, колеса – и только больше запутался. Он поймал согнувшегося под тяжеленной корзиной подмастерья, расспросил про толстяка. Парнишка махнул рукой вправо, Эймар свернул в указанном направлении и сразу заприметил знакомую повозку. Он сменил бег на шаг, надвинул шляпу поглубже на глаза – не хватало еще, чтобы толстяк узнал его и снова поднял шум.

      Повозка въехала в аккуратный квартальчик. Толстяк то и дело приподнимал шляпу, здороваясь с прохожими.

      Наверняка улицу целиком заняла какая-то гильдия. Все чисто, домик к домику, добропорядочные жители еще и дружину выделили небось, патрулируют квартал по ночам. Эймар хмыкнул. Неудивительно, что толстяк возмутился драке – привык, что спину прикрывает гильдия и ему не приходится отстаивать безопасность со шпагой в руках.

      – Эй, смотри куда идешь!

      Юноша едва успел прыгнуть в сторону, увернувшись от встречной телеги.

      – Вся молодежь такая, старина Рабье! – толстяк кряхтя слезал с повозки, – вот только драку разогнал, и хоть бы устыдился кто!

      Эймар опустил голову и поспешил скрыться в соседней каруджи. Остановился, прислушался. Старина Рабье пробубнил что-то невнятное, но сочувственное, и толстяк снова взялся жаловаться. И жена хворает, и дочь непутевая, была одна надежда на старшенькую, и то… Толстяк замолчал на полуслове. Повисла неловкая пауза. Старина Рабье скомкано попрощался, заскрипели колеса удаляющейся телеги.

      Юноша осторожно выглянул из укрытия – лицо толстяка осунулось, глуповатые глаза затопила боль. Эймар вдруг забыл, что час назад хотел проучить зануду, теперь того было по-настоящему жаль.

      – Отец, отец, почему так долго? Что-то случилось?

      Будь он мертвым, и тогда бы узнал этот голос.

      Девушка со светлыми, как пшеница, волосами подбежала к толстяку, подхватила под руку.

      – Все хорошо, Брайда, дукэ доволен.

      Толстяк старался говорить весомо и строго, но получалось не очень убедительно, слишком дрожал голос.

      – Ох, повозку распрячь… – толстяк было развернулся,