Буря слов. Яна Демидович

на рога. С гиком, блеском и улюлюканьем, точно машина золотой молодёжи, что несётся под откос.

      Но Ангусу, в его Инкубаторе, было тепло. И уютно.

      Спустя полчаса работа была закончена.

      Ангус откинулся на спинку стула, довольно слушая, как его домочадцы приветствуют новичка – каждый на свой лад. Внутри разливалось блаженное тепло.

      Как же это здорово. Спасать и создавать Жизни.

      …Но вот перед лицом вновь появляются дымчато-серые глаза. Тоненькое личико с белокурыми, едва ли не белыми волосами.

      Ангус подался обратно к чемодану. Чуть не по локоть запустил в него руки.

      Как же их много… Живых и не доделанных… Потрясающих… Тонких, вежливых, скромных, как их Творец…

      Но она…

      Ангус захлопнул чемодан. Прищурился, приметил обрывок наклейки.

      Адрес. Фамилия. Имя.

      – Хильда, – произнесли губы. Слово мятным леденцом прокатилось на языке.

      Ангус поднялся. Торжественно оглядел притихших созданий. По воздуху, точно по волнам, пронеслась летучая рыбка.

      Ангус улыбнулся и протянул раскрытую ладонь.

      – Пойдём.

      ***

      В квартире было тихо. Пусто. И холодно. Точно в пещере, где давным-давно издох дракон, чьи кости и золото растащили бравые рыцари.

      Хильда смотрела в потолок, на котором медленно, нога за ногу, плелась одинокая муха. Хильда кусала губы. Сжимала пальцы.

      Казалось, внутри неё тоже поселилась эта сосущая, бесконечная пустота. Ещё бы. Творец, который забыл, что значит – творить…

      Хильда повернулась на бок. Скрючилась младенцем в материнской утробе.

      А ведь всего лишь какой-то год назад пустоту занимало безбрежное, ослепительное счастье. Она создавала миры, сцены, героев и злодеев… Придумывала особенные черты и вкладывала в них частичку себя…

      Паноптикум вдребезги разбил надежды и мечты. Хильда не справилась. Хильда сломилась, утонув среди потока смердящей критики.

      То, чего от неё хотели, было безобразно, нелепо… Она никогда не писала о том, что в моде, следуя исключительно велению души.

      Что ж… Теперь она знает всё точно.

      Её творчество не нужно этому миру. Да и ей сейчас – тоже не нужно.

      После разгромного представления Хильда нашла обычную работу в Городе. Устроилась секретаршей. И постаралась писать просто так, для себя.

      Но теперь она творила через не могу. Мучительно, со слезами. И беспощадная память всякий раз приносила свист, крики, смех…

      Мало-помалу она стала творить всё меньше, всё слабее, не доделывая Фантазии до конца.

      А потом и вовсе перестала.

      – Исчезло. Исчезло навсегда, – шепнула Хильда в мятую, пахнущую лавандой подушку.

      Точнее – совсем скоро исчезнет.

      Вчера, не выдержав муки, Хильда трусливо сбежала в Крематорий. Отнесла туда всё, до последнего, крохотного черновика. Отголоски Фантазий ещё бродили в её голове, но часть из них уже пропала навеки.

      Как же её звали? Ту,