Инкубатор. Книга II. Олег Готко

заступничестве. Потом она бледнела, пока заплечных дел умелец щекотал достоинство преступника калёным железом, а затем и вовсе лишилась чувств, когда упрямца одним махом лишили мудей. Через несколько дней был слух, что приняла затворничество, дабы предать жизнь замаливанию взятого на душу греха умолчания. Однако бывшему подмастерью чудодея, гнившему в каменной яме в ожидании казни, это было уже решительно всё равно.

      Меж тем придворный волшебник всё ещё цеплялся за жизнь, а от Ахайла не было никаких вестей. Пропал удалой хорунжий, словно в воду канул. Заговорщики не находили себе места, но к решительным действиям приступать опасались, упуская драгоценное время.

* * *

      На дорогу до убогой деревеньки, звавшейся, как выяснилось, Бычья Выя, Ахайло потратил весь остаток ночи. На рассвете он вломился в крайнюю хату и долго мурыжил расспросами сонного, по пояс заросшего бородой мужика, какими тропками пробраться к Отесу. Селянин упрямо не понимал, о ком вообще идёт речь, а затем направил к старосте.

      И не было в том ничего удивительного, ведь отшельник жил посреди леса вёрст за пять от села и не тревожил никого. То бишь по ночам оборотнем не завывал, пакостей жителям деревни не устраивал, жар-грифов не разводил и скотину не портил. А окружающее землепашцев простое бытие подсказывало им, что жить нужно, дабы потомство растить, урожай собирать, обереги на ярмарках молодым на свадьбу покупать да мыта поменьше платить. Поэтому мужик и запамятовал об Отесе напрочь. Была ему известна нехитрая истина, что есть на свете и другие головы, дабы думать о ненужном. Войт всем не раз говаривал – побольше лошадиных будут.

      На расспросы Ахайла староста лишь разводил руками, но вот баба его, известная в деревне по ведовской части, таки просветила дружинника. Причём с многословными подробностями, кои было трудно запомнить, но легко перепутать.

      Надеясь, что от него не просто избавились, но дорогу указали верную, хорунжий снова пустился в путь. Ориентируясь по Солнцу, посланец, изрядно поплутав густым лесом, наконец-то узрел в просвете между верхушками деревьев дымоход. На радостях он стеганул коня и на полном скаку влетел прямо в своё личное пекло.

      Первым на остервенелое жужжание пчёл из пары-тройки перевёрнутых ульев отозвался конь. Дико заржав и взбрыкнув так, что всадник камнем из пращи покинул седло, протаранил ещё один улей и растянулся на травке во весь рост, животное унеслось в лес.

      В тот краткий миг, когда перемазанный мёдом Ахайло, лёжа среди обломков улья, опамятовался, но ещё не открыл глаз, он как-то сразу смекнул, что заговор раскрыт. Ему мгновенно представилось, что висит на дыбе, а тело белое рвут калёным железом.

      – Ничего не скажу! – завопил хорунжий дурным голосом, открыл глаза и вскочил.

      Дыбы не было, но железо продолжало делать своё горячее дело. Забравшиеся под броню пчёлы заставили Ахайла ругаться истошно и матерно да выделывать кренделя почище скомороха, пока он, не разбирая дороги, пытался убраться от пчельни подальше. Не разобранная дорога привела незадачливого