Инкубатор. Книга II. Олег Готко

серьёзным, а взгляд пронзительным. – А куры со страху околели, петух сам не свой, да и у дворовых потрясение нешуточное, который день уже на глаза не показываются! Ещё, чего доброго, по кикиморам подались! Собирай потом их кости по кочкам… Придётся тебе, милок, должок отработать!

      Хорунжий хотел возмутиться, мол, его долг перед родиной – тебя, чудодея строптивого, побыстрее в город доставить, а не курятники чинить, но выражение глаз отшельника не позволило. Потому дружинник потупился красной девицей и спросил:

      – А что делать-то надо?

      – Прикатишь мне бочку навоза из деревни.

      В комнате повисла тишина, впрочем, тут же разразившаяся воплями Ахайла:

      – Да чтоб я! хорунжий отборной дружины! как холоп какой! с навозом?!! Да ты что, пень трухлявый, об сосну с утра ударился?!!

      Поморщился от крика Отес, вздохнул и скосил на витязя глаза. Зрачки его вытянулись вертикально, и затуманилось у хорунжего в голове, будто вина хлебного перебрал.

      – Что ж, не хочешь по своей воле, будет по-другому, – пробормотал затворник, сунул ему в руку медную полушку и наказал: – Давай, служивый, одна нога здесь, другая – там. И чтоб к вечеру навоз был тут. Всё уяснил?

      Ахайло, преданно глядя в жуткие глаза чародея, кивнул. Все мятежные мысли куда-то улетучились, и он твёрдо знал лишь одно – притащит к вечеру бочку с навозом и будет ему счастье. Дружинник развернулся, выбежал из дома и, по большой дуге огибая пасеку, устремился в сторону деревни.

      Отес вышел следом, проводил посланца взглядом и направился в лес, к болотам. Не гнедого служивому искать, разумеется, или, тем паче, Сивку Горбатого выманивать из чащи или, что ещё непотребнее, призывать кого-нибудь из полканов. Просто ему позарез была необходима матёрая змея. Уж, живущий в подполе, для задуманного не годился – нужно уговорить помочь гадюку-матушку. Да и, кроме того, о пропитании тоже озаботиться не мешало.

      Вскоре из чащи выскочил самец косули с расширенными от ужаса глазами и мордой в пене. Он с разгону шарахнулся башкой об угол терема и упал замертво, любезно проломив себе череп. Колдун не любил убивать собственноручно, а запасы мясца время от времени таки приходилось пополнять.

* * *

      Два путника – один постарше, борода с проседью, второй – вьюнош с редкой порослью на лице, – одетые в тёмные пыльники заморской ткани, подошли к придорожной корчме. У пожилого через правое плечо была перекинута сума из прочной левиафановой кожи, а в левой руке – посох, младший же шёл налегке.

      До Крамена оставалось ещё вёрст пятнадцать, но жара доконала обоих окончательно. Странно это, конечно, что в конце лета Солнце который день с самого утра палит так нещадно. Да и оживлённый некогда большак, добавляя непонятности, был совершенно безлюдным. Молодой путник не придавал этому значения, а вот тот, который ему в отцы годился, недовольно хмурился.

      Перед входом старшой снял с плеча суму, которая при этом резко, будто сама по себе, шевельнулась, перехватил её в правую руку, толкнул посохом дверь и вошёл в корчму. Младший отёр с лица пот и