Два бойца. Лев Исаевич Славин

фигура. На такой шее, как у тебя, готова повиснуть любая девушка. Во всем взводе нет парня красивше, как ты.

      Аркадий не переставал говорить. Он ругал Сашу за то, что тот якобы холоден с Тасей.

      – Очень красиво, да? Завлек девушку и бросил.

      Он говорил с Сашей то нежно, как мать говорит с заболевшим ребенком, то прикидывался ревнивым и клялся, что больше никогда не пойдет с Сашей к девушкам.

      – Шёб я пропал! Это же немыслимое дело – иметь успех рядом с тобой.

      Кое-как ему удалось затянуть рану на нестрадавшемся сердце гиганта.

      Слегка запинаясь от стеснительности, Саша прошептал:

      – Да разве я что говорю? Я сам вижу: таких-то девушек на белом свете одна-две – и обчелся. А уж какая красивая! Подумай, Аркадий, кабы не война, дак я ее и не встретил бы. Вот уж правда, кому – война, а кому – мать родна.

      Гигант засмеялся тихим, счастливым смехом.

      Мы проезжали мимо полуразрушенных дач, мимо заколоченных павильонов, мимо маленьких лодочных пристаней. Пахло морем. Справа был Финский залив. В темной дали его вспыхивали и гасли огни. То кронштадтские бастионы стреляли по ордам фон Лееба, обложившим Ленинград.

      А Саша продолжал шептать. Темнота сделала его смелым. Впервые он раскрывал перед другом свою нежную, застенчивую душу:

      – А уж как-то я люблю ее! Никому про то не скажу, ей не скажу, тебе одному говорю. Полюбил я ее враз и так сильно, так сильно, как в сейчасной жизни, наверно, уж никто и не любит. Знаешь, как я ее люблю? Почти что как тебя. Вот! Не пойму только, за что она меня-то полюбила? Верно, она тебе сказывала, ты с ней много говорил. Дак скажи мне – за что я ей так сильно глянулся? А? Чо молчишь-то?

      Саша наклонился к Аркадию и заглянул ему в лицо.

      Положив голову на ящик с ручными гранатами, Аркадий сладко спал.

      Гигант тяжело вздохнул, скинул с себя плащ-палатку и заботливо укрыл Аркадия.

      6

      Машина вдруг остановилась. Было очень темно, только артиллерийские зарницы вспыхивали на небе. Мы услышали, как открылась дверь кабины, и потом – голос воентехника:

      – А что, товарищи, кто-нибудь из вас знает точно, где штаб дивизии?

      Аркадий мгновенно проснулся и ответил:

      – Так я же давно удивляюсь на вас, куда мы едем, товарищ воентехник второго ранга. Штаб дивизии в больнице Фореля, в бывшем сумасшедшем доме.

      – Вспомнили! – с досадой возразил воентехник. – Штаб еще вчера оттуда съехал.

      Аркадий тихонько свистнул.

      – Здрасте пожалуйста, – сказал он, – на один день нельзя смотаться с передовых, шёб шё-нибудь не случилось.

      – Что же нам делать? – беспокоился воентехник.

      Он немного нервничал. Он редко выезжал на фронт, и в эту грозную ночь осажденный и простреливаемый Ленинград казался ему отсюда тихой обителью. Он сложил руки коробочкой и закурил папиросу.

      – Не курить! – раздался рядом голос.

      Воентехник бросил папиросу и затоптал ее ногой.

      – Пропуск! – сказал тот же голос.

      Воентехник шепнул:

      – Затвор.

      – Ваши