Два бойца. Лев Исаевич Славин

прекрасного города. Сотни танков грохотали по всем дорогам, ведущим к Ленинграду.

      Город напрягся в героическом усилии. Рабочие, служащие, штатские люди, официанты ресторанов, счетоводы, регистраторы жилищных отделов влились в отряды народного ополчения. В трамвае они прибывали на фронт и, вооруженные бутылками с горючим, кидались навстречу танкам.

      Балтийские моряки сошли с кораблей в окопы. Они шли в атаку во весь рост, забрасывая немцев гранатами и поощряя друг друга лихим морским свистом. И эсэсовские полки, носившие пышные названия – «Великая Германия», «Север», «Адольф Гитлер», – попятились перед этим неслыханным натиском.

      К западу от города бился латышский полк. Латыши дрались стойко, верные своей национальной традиции не отступать, еще более молчаливые, чем всегда. Летчики кидались в неравные бои, каждый из них насчитывал по нескольку сбитых самолетов. Зенитки работали без смены, и весь Ленинград повторял имя лейтенанта Петюнина, маленького, веснушчатого, с простуженным голосом, – он сбил в течение дня семь «юнкерсов», одного за другим.

      Всеми этими частями командовал в те дни генерал Федюнинский, герой Халхин-Гола. Плотный, черноусый, со смелыми, насмешливыми глазами, он поспевал всюду, где кипел бой. Судьба хранила его. Несколько раз снаряды взрывались на том месте, где минуту назад был он. Этот невиданный бой достиг наибольшего напряжения к середине дня пятнадцатого октября, когда Аркадий и Саша вышли из универмага, нагруженные покупками.

      Машина их еще не была готова. Они прошлись по городу. Саша раза два звонил кому-то по автомату, «Есть у меня тут землячок один, – сказал он удивленному Аркадию, – да вот дома его все нет…»

      У Финляндского вокзала они увидели памятник. Он был обложен мешками с песком. Милиционер объяснил фронтовикам, что это памятник Ленину. Ильич стоит на броневике и, простерши руку, держит речь к народу.

      Друзья постояли возле памятника, стараясь вообразить его очертания.

      Аркадий сказал задумчиво:

      – А все-таки хорошо, что Ильич укрыт от осколков.

      – Хорошо, – согласился Саша.

      – А все-таки жаль, что он нам не виден.

      – Жаль, – подтвердил Саша.

      Они помолчали, и Саша сказал запинаясь:

      – Слышь, Аркадий, что думается мне. Думается мне: Ильичу-то глянулось бы, как мы бьемся за его город. Право!

      Он замолчал, боясь насмешек Аркадия, который не выносил никаких чувствительных разговоров.

      Аркадий молчал. А потом он сказал, скрипнув зубами, как он это делал в минуту сильных переживаний:

      – Раньше, Сашка, я страдал, шё воюю не под Одессой. А теперь мне страшно нравится, шё я не даю этим жабам войти в город Ильича.

      Они пошли дальше, и Саша снова побежал к автомату.

      Аркадий решил проверить эту таинственную историю. Он подкрался к телефону и прислушался.

      Саша с трудом втиснул себя в будку. Он растерянно мял трубку в огромном кулаке и орал:

      – А где же она?.. А в той артели есть телефон?.. А когда