На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы. Валентин Пикуль

на увлеченного шурина. – Я кое-что уже слышал в Питере, но, честно говоря, не верю… Додо человек остро чувствующий, несомненно – личность незаурядная, но как бы там ни было… Я не верю! – повторил Сергей Яковлевич, ибо ничего более не мог сказать в оправдание сестры.

      Попов тихонько заскулил, пряча свое большое лицо в широко растопыренных пальцах. Мышецкий смотрел на его подрагивающие, по-бабьи рыхлые плечи и мучительно переживал за этого человека.

      – Вы ничего не знаете, – сказал Попов, снова всхлипывая. – Но мне так тяжело… Так тяжело! Боже, какой я несчастный.

      Князь пересел поближе к шурину, встряхнул его:

      – Дорогой Петя, я не знаю, как это делается, но… Сойдитесь с первой же горничной – вам станет легче.

      – Нет, – отозвался Попов, – я не могу… Я слишком люблю вашу сестру.

      Он вдруг встал, раскинул руки, обвел стены в сафьяновых фолиантах, лицо его просветлело.

      – Все равно, – сказал он торжественно. – Я самый счастливый человек на свете… Вот они, мои сокровища! Великие мужи мира сего! Я недостоин созерцать вас. Но вы… Вы укрепляете дух мой!..

      Их позвали вниз – к чаю. В гостиную, широко позевывая, вышел откуда-то из потемок статный красавец, которого Сергей Яковлевич знал еще по Петербургу. Это был граф Подгоричани, служивший в кавалергардах. Судя по всему, он чувствовал себя на даче Поповых как в родном полку. Тонкие, в обтяжку рейтузы кавалериста бесстыдно подчеркивали ту часть его тела, которую прогрессивное человечество находит нужным укрывать от докучного любопытства.

      Сергей Яковлевич со значением посмотрел на сестру, и она поняла его взгляд, полный укоризны.

      – Друг нашего дома, – сказала Додо и тихо добавила: – И… Петин друг!

      Бедный Петя совсем сгорбился за столом, машинально дул на горячую ложечку. Подгоричани, на правах знакомца, сунул Мышецкому руку, на которой не хватало двух пальцев, откушенных лошадью (или потерянных в рубке, как заявлял он).

      – Рад видеть вас, князь. Давненько в наших палестинах?

      И, не дождавшись ответа, раскрыл буфетные дверцы. Послышалось тяжелое бульканье ликера. Подгоричани крякнул и снова появился перед столом, оглядев притихшее семейство ясными, наглыми глазами.

      – А вы, граф, все еще в полку? – спросил Мышецкий с вызовом, быстро бледнея.

      – Конечно!

      – Хм, странно…

      – Чего же странного?

      – Странно, что вас еще не выгнали…

      Чувствуя назревающий скандал, сестра перехватила поднос из рук горничной:

      – Идите, милая. Остальное я сделаю сама…

      Додо была растеряна, и Мышецкому стало жаль ее. Сергей Яковлевич решил пренебречь всем, дружески повернулся к своему шурину:

      – Я хотел бы поговорить с вами, Петя.

      – Отчего же… Может, выйдем в бильярдную?

      – Говорите здесь, – громко сказал Подгоричани. – Я не буду прислушиваться…

      – Дело в том, – начал Мышецкий неуверенно, – что мне нужны деньги. И на этот раз – немалая сумма…

      – Кстати, – вмешался